Жнецы Страданий - стр. 36

Клесх вскинул брови.

– Он первый бросился! А я и отмахнуться не смей, коли он жрёт со мной в одной трапезной?! И мне, значит, нужники драить, а ему? Припарки на уши?

Крефф спокойно сообщил:

– А вот это я решу сам.

– Нет!

Клесх уже развернулся, чтобы уйти, но, услышав это короткое яростное «нет», остановился.

– Он тоже виноват! Значит, пусть драит нужники вместе со мной!

Наставник не стал утруждаться объяснениями, даже не оглянулся, только кивнул двум стоящим рядом послушникам из старших:

– Выпороть.

Лесана не сразу сообразила, что эти слова относятся к ней.

Две пары сильных рук подхватили ослушницу и поволокли к столбам, врытым вдоль крепостных стен. А потом лягающуюся и орущую девку привязали к одному из них и высекли так, что драить нужники она смогла ещё очень не скоро.

В тесной землянке было сыро и темно. Чадящая лучинка освещала убогое убранство: несколько лавок и очаг, у которого на потрёпанной шкуре играли дети. Трое малышей возились с лыковыми куклами, негромко разговаривая на разные голоса.

Возле тускло горящего светца сучила пряжу молодая женщина. У неё было бледное осунувшееся лицо и длинные, убранные в две косы волосы.

Хлопнула дверь. От сквозняка стукнулись друг о дружку подвешенные к матице[49]обереги. Старые, деревянные, они давно утратили охранительную силу, и оставили их только как память. Память о защите, о спокойной сытой жизни. Пряха вскинула голову. Во взгляде тёмных глаз застыл испуг.

В землянку спустился мужчина. Он был невысок, но широкоплеч, а одет так же бедно, почти нище.

– Собирайтесь, – сказал он.

Обитательница убогого жилища поднялась с лавки, уронив веретено, и посмотрела на мужчину с жалобной обречённостью.

– Опять?

– Надо. Детей одевай.

Женщина снова села и закрыла ладонями лицо. Голос её из-под пальцев звучал глухо:

– Да когда же это всё закончится, Сдевой? Когда? Ребятишки вон совсем от голода прозрачные.

– Прозрачные – не мёртвые, – жёстко обрубил вошедший. – Собирайтесь. Оборотни окрест[50]шалят. Дичь распугали всю. Голодно тут скоро будет. И опасно.

Женщина торопливо зашарила руками под лавкой, достала берестяной короб.

Мужчина тем временем поднял с полу меньшого мальчика и подхватил тяжёлый короб за лямку.

– А Дивен где? – спросила женщина, снимая длинной палкой обереги с матицы.

– Дивен следующим днём нас нагонит. Беги, посестру[51]торопи.

Женщина сняла обереги и вдруг обернулась к мужчине.

– Сдевой, устала я, сил нет. Ребятишек от голода шатает уже, да и болеют они постоянно. Далеко ли уйдут? Дивен говорил: выкарабкаемся. А ты посмотри.

Она с болью показала на склонившихся над куклами детей. Те и впрямь были слишком бледны и малы для своего возраста.

– У молодшей вон веснушки аж чёрные.

– Дивен сказал: выкарабкаемся. Значит, выкарабкаемся. А ты терпи. Доля такая. Иной нет.

Женщина вдруг заплакала, уткнувшись лицом в смятый угол платка, накинутого на голову.

Сдевой притянул её к себе.

– Не плачь.

Следом за матерью заревели и дети. Через несколько мгновений в землянке стоял дружный вой. Сдевой вздохнул, но в этом вздохе не было досады, только безграничная усталость и беспомощность.

– Надо идти, – повторил он. – Надо. Опасно тут. Ступай, торопи посестру. Пусть тоже собираются. Ива.

Она вскинулась, когда он позвал её по имени, подняла заплаканные глаза.