Забытая Тэффи. О «Титанике», кометах, гадалках, весне и конце света - стр. 13

– Заметьте, – говорит Жорж, – цейлонская рогожа сколота английскими булавками. Это глубоко-политический смысл!

Наконец начинается процессия: лягушки, цветы, красавицы, русалки, черти…

– Неестественные рога, – замечает какой-то инженер, глядя на чертей. – Серые какие-то, коровьи; таких не бывает.

Инженер, очевидно, считает чертей явлением вполне естественным и требует для них соответственных деталей.

– Ну, что же делать, – оправдывает чертей его спутник. – Ведь это же не натуральные рога, а, так сказать, домашней работы. Это им, верно, жены приготовили.

Вдруг всеобщее волнение. В зале появляется барышня, одетая Дианой… или, вернее, раздетая Дианой… – барышня без костюма Дианы. Ее окружают и дают ей билетики для получения приза за костюм… которого у нее нет! И все мужчины. А еще смеются над женской логикой!

– Посмотри! Евгений Онегин! – шепчет тетушка, указывая на какого-то господина в отложном воротничке и безобразном галстуке.

– Ах, нет!

– Уверяю тебя. Какой у вас костюм? – подлетает она.

– Смокинг, – удивляется господин.

Тетушка, чтобы скрыть смущение, обращается к какому-то невзрачному молодому человеку.

– А у вас?

– Спинжак-с, – с готовностью отвечает тот.

– Просто, костюм – неприличный для бала. Это оригинально! – одобряет Жорж.

– Смотрите! Смотрите! Что это такое?

В публике появляются все новые костюмы. Вот миловидная брюнетка, обшитая павлиньими перьями.

– Ворона в павлиньих перьях, – безапелляционно решает тетушка.

Вот дикий индеец, сильно, однако, вкусивший европейской цивилизации; его украшают кавказский кинжал и плащ, от которого сильно веет морозовской мануфактурой.

Становится все жарче и жарче. Дамы, опасающиеся потерять естественный румянец ланит, мало-помалу разъезжаются.

Процессия проходит второй раз, и появляется символическая живая картина.

На фоне из роз возвышается «торжествующая любовь». По бокам сидят какие-то оскорбленные и неразделенные чувства, но сидят они так низко, что публике их почти не видно. Впрочем, подобные чувства и принято припрятывать от посторонних глаз.

Торжествующая же любовь стоит на очень шатких подмостках и вся извивается, боясь свалиться… Но это тоже хорошо. Это дает еще один неожиданный символ шаткости любовного торжества. Наконец, чьи-то могучие руки в белых нитяных перчатках охватывают колеблющуюся любовь, и она уже спокойно торжествует три раза подряд.

Приступают к раздаче призов. Награждены, между прочим, ворона в павлиньих перьях, ароматные цейлонцы и… Диана!

Тетушка негодует.

– Раз объявлено давать призы за костюм, так и давай за костюм, а не за… природу.

Бал кончен.

«Облетели цветы, догорели огни», облетели и были подобраны публикой на память.

Тетушка привезла такой ворох бумажных роз, что сувениров хватит на целый мафусаилов век…

Бачь, яка кака намалевана!

Гоголь

– Вот это и есть «Демон» Врубеля?

– Д-да… как будто это самое…

– Справься-ка лучше по каталогу!..

– Ей-богу, правда!

Но старуха не верит и вырывает каталог из рук дочери.

– Гм… может быть, это и демон, только, по-моему, их здесь два! Видишь – руками-то обхватил Тамару, что ли?

– Нет, maman, это, кажется, колени.

– Колени? Как колени? Какие колени? А штукатурка на него зачем обвалилась? А? Что? Я тебе говорю, что их тут двое, а ты споришь, что колени!