Всю свою первую жизнь я закалял сталь - стр. 9

Отец сходит с телеги и молча направляется вглубь. Мы берем мешки и идем следом. Савва первым, Тема рядом, я отстаю. Брожу между рядами и всматриваюсь в сухие листья. Иногда попадается початок, маленький, тонкий, с тусклыми зернами. Я срываю его, кладу в мешок. Шелуха шуршит, как бумага. Кукуруза почти не пахнет. Только пыль и сухость. Чем дальше иду, тем больше все одинаковое. Ряды, ряды, ряды. Листья выше меня, небо узкое.

Я вдруг понимаю, что вокруг никого. Только я и шелест.

Я зову:

– Савва?

Пауза.

– Тема?

Тишина.

Сердце бьется быстрее. Я иду, иду, начинаю бежать. Все одинаковое. Я останавливаюсь. Оборачиваюсь. Все стороны одинаковые.

Я кричу:

– Але! – Это я! – Эй!..

Но голос отдается глухо и тут же возвращается обратно, кукуруза съедает звук. Я чувствую, как к горлу подступает что-то соленое. Мне уже семь с половиной, я не должен плакать. Чтобы не разрыдаться, я начинаю петь. Стою и пою. Сначала тихо, потом громче. Просто песню, любую. Про листья. Про себя. Про то, что я – вот здесь. Песни не теряются, как крики. Песни идут дальше.

Через пару минут издалека слышу:

– Заткнись уже, воробей!

– Савва! – кричу.

– Ты где, мелочь?

– Тут!

Через заросли пробираются Савва и Тема. У Саввы мешок почти полный. Он смотрит на меня исподлобья:

– Ты опять потерялся?

– Я не терялся. Это поле большое.

– Ладно другие, – подхватывает Тема, – но ты как умудрился в кукурузе потеряться. Кукуруза у тебя родной дом. Ты же сам кукурузный!

– Никакой я не кукурузный! – возмущаюсь. – Нормальный я.

Братьев уже не остановить.

– Вот мы с Темой настоящие, а ты – кукурузный, – смеется Савва. – Тебя нашли в поле. Среди стеблей. В коробке. Вместо пеленок – шелуха.

– А я слышал, тебя в гнезде высиживали, – говорит Артем. – Сорока. Вот ты и поешь

все время.

– Не пою я, – бурчу в ответ.

– Ага, – подмигивает Тема. – Только что раздавал! А вчера что было? «Буханка идет по дороге, у нее три ноги…»

– Это не песня. Это наблюдение.

Они хохочут. Я краснею, но только чуть-чуть. Я привык. Эта такая старая игра, старая, как наш матрас. Каждый день кто-то из нас оказывается «приемным». Смысл в том, чтобы назвать другого приемным и тут же придумать объяснение. Однажды Савву мы обозвали бараньим сыном, потому что он ел траву, когда был маленький. На другой день Тема оказался родом из колодца, потому что постоянно все переспрашивает, как эхо. Сегодня моя очередь.

– Ты просто не похож на нас, – говорит Савва.

– В смысле? Мы же одинаковые.

– Ага, – хмыкает Тема. – Вот мы с Саввой нормальные, а ты музыкальный. Это очень подозрительно.

Внешне мы действительно похожи, как три капли воды. Волосы белые, особенно, когда на солнце выгорают, уши оттопыренные, подбородки с ямочками, носы, будто одним рубанком стесали. Глаза серые. Одинаковые руки, одинаковая кожа, загрубевшая на ладонях и ступнях. Даже шрамы почти в тех же местах. И на отца мы тоже похожи. В деревне это все знают. Иногда, когда мы идем вместе, кто-нибудь шутит:

– Вот идет Серафим, поделенный на три части.

И мы тоже смеемся. Никто не спутает, чьи мы дети. Но все равно: игра есть игра. Они смеются, толкают меня в плечо. Я делаю вид, что обиделся. Сажусь на корточки.

– Свой ты, свой, – приговаривает Савва. – А потерялся, потому что сам маленький, вот и все.

Я встаю и вытираю нос. Савва не злой. Он берет мой мешок и вешает на свою спину, чтобы я не нес тяжелое.