Все люди смертны - стр. 20

– Что ты имеешь в виду?

Взглянув на него, она напомнила себе: «Это Роже, мы любим друг друга, и я не хочу причинять ему страдания». Но эти мысли показались ей воспоминанием о другом мире.

– Он нужен мне.

Роже сел рядом с ней и произнес внушительным тоном:

– Ты разыгрываешь комедию. Ты ведь отдаешь себе отчет, что это больной человек?

– Ты не видел его рассеченного горла, – возразила Регина.

Роже пожал плечами:

– Но если даже он бессмертен?!

– Через десять тысяч лет кто-то еще вспомнит обо мне.

– Он забудет тебя.

– Он сказал, что память у него абсолютная, – бросила Регина.

– Так ты останешься там, в его воспоминаниях, как пришпиленная бабочка в коллекции?

– Хочу, чтобы он любил меня так, как никогда никого не любил и не полюбит впредь.

– Поверь мне, – сказал Роже, – гораздо лучше быть любимой простым смертным, который любит только тебя. – Голос его дрогнул. – Ты одна в моем сердце. Почему же тебе мало моей любви?

Она посмотрела ему в глаза и там, в глубине, увидела крохотное собственное отражение с меховой шапочкой на светлых волосах: ничего, кроме ее зеркального отражения.

– Мне всего мало, – сказала она.

– Но ведь ты не любишь этого человека! – возразил Роже.

Он смотрел на нее с тревогой. Уголки губ у него подрагивали, будто ему трудно говорить: он страдал. Грустное страданьице, трепетавшее где-то там, в тумане. Он будет любить меня, страдать, и он умрет: это просто жизнь среди прочих существований. Она отдавала себе отчет, что с того момента, как она покинула гримерную, решение было принято.

– Я хочу жить с ним, – тихо сказала она.

Регина на мгновение застыла на пороге комнаты; она окинула взглядом красные шторы, потолочные балки, узкую кровать, темный шкаф, книги, стоящие на полках, потом, закрыв за собой дверь, прошла в центр студии.

– Не знаю, понравится ли Фоске эта комната? – сказала она.

Анни пожала плечами:

– К чему морочить себе голову из-за мужчины, который воспринимает людей так, будто это облака? Он вообще ничего не заметит.

– Вот именно. Нужно научить его видеть, – оживилась Регина.

Протерев подолом передника бокал для портвейна, Анни поставила его на столик.

– Разве он стал бы хуже видеть, если бы вы купили для него некрашеную мебель?

– Ты ничего не понимаешь, – заметила Регина.

– Отлично все понимаю, – упорствовала Анни. – Коли начнете тратить денежки на краснодеревщиков и маляров, у вас ни гроша за душой не останется, а потом на четыре старых золотых монеты, что у него в кармане, долго не протянешь!

– Ах, не начинай!

– Вы ведь не считаете, что он способен что-то заработать, ведь так?

– Если боишься помереть с голоду, тогда давай ищи себе новую работу и расстанемся на этом, – предложила Регина.

– Ну вы и злюка! – обиженно бросила Анни.

Регина пожала плечами, оставив ее замечание без ответа; она уже прикинула: если немного поужаться, можно прожить и втроем. Но на душе и у нее было неспокойно. Круглые сутки он будет проводить здесь.

– Налей в графин портвейн, – велела она. – Старый портвейн.

– Осталась всего одна бутылка, – сообщила Анни.

– Так что же?

– А то. Что же вы подадите господину Дюлаку и господину Лафоре?

– Налей в графин портвейн! – раздраженно повторила Регина.

Ее била дрожь. Еще прежде, чем позвонили в дверь, она узнала его шаги на лестнице. Она подошла к двери. Фоска был здесь – в своей мягкой шляпе и габардиновом плаще, в руке он держал чемоданчик. И как всякий раз, когда она встречалась с ним взглядом, у нее мелькнула мысль: а кого видит он?