Размер шрифта
-
+
Вот именно так и никак по другому - стр. 10
но я искал – защиты и пощады,
а находил – ещё – одно – объятье.
Жизнь, ты – которая так часто пахнет кровью,
жизнь, ты, которая со мной пила украдкой,
ну не было – с тобой нам – больно, больно,
а было нам с тобой – так сладко, сладко.
Всё начиналось – зябко и проточно,
а продолжалось – грубо и наглядно,
а кончилось – так яростно, так мощно,
так беспощадно.
«А тело пело и хотело жить…»
А тело пело и хотело жить,
и вот болит – как может – только тело.
Я научу мужчин о жизни говорить —
бессмысленно, бесстыдно, откровенно.
И ржа, и золото, летящее с ветвей,
и хриплый голос мой, ушибленный любовью, —
всё станет – индульгенцией твоей,
твоим ущербом и твоим здоровьем.
И ты поймёшь – что всё на свете есть,
что даже в этой каше, в круговерти —
есть жизнь, есть жар, есть честь —
и жженье есть,
и этот жар, и жизнь,
и честь – сильнее смерти.
Но также ты поймёшь,
как трудно – говорить
с самим собой – без лести и обмана,
что тело пело и хотело жить —
не-постоянно.
Как – к самому себе – теряя интерес,
оно лишь корчилось – от лжи, любви и жженья,
как – сразу – сбросило – любовь,
как лишний вес —
без сожаленья.
И – в эту яркость, в эту круговерть —
как в сотый раз,
как в первый раз! – запело
и – захотело сбросить – жар и смерть.
Но не успело.
«Но я ещё прижмусь к тебе – спиной…»
Но я ещё прижмусь к тебе – спиной,
и в этой – белой, смуглой – колыбели —
я, тот, который – всех сильней – с тобой,
я – стану – всех печальней и слабее…
А ты гордись, что в наши времена —
горчайших яблок, поздних подозрений —
тебе достался целый мир, и я,
и густо-розовый
безвременник осенний.
Я развернусь лицом к тебе – опять,
и – полный нежности, тревоги и печали —
скажу: «Не знали мы,
что значит – погибать,
не знали мы, а вот теперь – узнали».
И я скажу: «За эти времена,
за гулкость яблок и за вкус утраты —
не как любовника —
(как мать, как дочь, сестра) —
как современника – утешь меня, как брата».
И я скажу тебе,
что я тебя – люблю,
и я скажу тебе, что ты – моё спасенье,
что мы погибли (я понятно – говорю?),
но – сдерживали – гибель – как умели.
Без названия
Любовь —то с нежностью,то с грустью:то поскребёт, то ковырнёт, —но – не надейся – не отпустит,пока всю шкурку не сотрёт.
Так безымянно погибает —
но – как достойно – гибнет сад —
ему плевать: он облетает,
он – падает – спиной назад.
Вот так и мне – в моём блаженстве
(когда – живот и жизнь поют) —
какая разница —
как в детстве —
тебя назвали – и зовут.
Но эта гибель – без названья —
имеет множество причин,
чтоб мы – в конце концов – назвали
всех наших женщин и мужчин.
А то и нас —
потом —
попросят
(когда отшкурят и съедят),
а как фамилия – не спросят. —
Не захотят.
«Я не кормил – с руки – литературу…»
Я не кормил – с руки – литературу,
её бесстыжих и стыдливых птиц.
Я расписал себя – как партитуру
желёз, ушибов, запахов, ресниц.
Как куст – в луче прожектора кромешном —
осенний, – я изрядно видел тут,
откуда – шапками – растут стихотворенья,
(а многие – вглубь шапками растут).
Я разыграл себя – как карту, как спектакль
зерна в кармане, – и – что выше сил —
(нет, не моих – моих на много хватит) —
я раскроил себя – как ткань, как шёлк, как штапель
(однажды даже череп раскроил).
Я раскроил, а ты меня заштопал,
так просто – наизнанку, напоказ, —
чтоб легче – было – жить,
чтоб жизнь была – по росту,
на вырост – значит, вровень, в самый раз.
Страница 10