Размер шрифта

Вот именно так и никак по другому - стр. 11

Я превратил себя —

в паршивую канистру,

в бикфордов шнур, в бандитский Петербург.

Я заказал себя – как столик, как убийство, —

но как-то – слишком громко, чересчур.

Я – чересчур, а ты меня – поправишь:

как позвонок жемчужный – обновишь,

где было слишком много – там убавишь,

где было слишком мало – там прибавишь.

Но главное – отпустишь и оставишь

(меня, меня! – отпустишь и оставишь),

не выхватишь, —

не станешь – не простишь…

Ожидание первого снега

Но – мне – не нравится,
так поступать с тобой:
о, как ужасна жизнь мужского пола —
ты всё ещё, – а я уже живой,
ты всё как девочка, – а я уже тяжёлый
(неповторимый, ласковый, тупой,
бессмысленный, ореховый, сосновый),
самоуверенный, как завуч средней школы, —
нет, выпускник – лесной воскресной – школы,
её закончивший – с медалью золотой.

Любая женщина – как свежая могила:

из снов, из родственников,

сладкого, детей…

Прости её. Она тебя любила.

А ты кормил – здоровых лебедей.

Но детским призракам (я это точно знаю) —

не достучаться им —

до умного – меня…

А ты – их слышишь – тёплая, тупая,

непоправимая – как клумба, полынья.

Стихотворение – простое, как объятье —

гогочет, но не может говорить.

Но у мужчин – зато —

есть вечное занятье:

жён, как детей, – из мрака – выводить.

И каждый год – крикливым, птичьим торгом

я занимаюсь в их – живой – груди:

ту женщину,

наевшуюся тортом,

от мук, пожалуйста, – избавь и огради!

Все стихтворения —

как руки, как объятья.

(…от пуха, перьев их – прикрой меня – двумя)

Да, у мужчин – другие есть занятья,

но нет других – стихотворений – у меня.

…Ты мне протягиваешь – руку наудачу,

а я тебе – дырявых лебедей.

Прости меня.

Я не пишу, я плачу —

над бедной-бедной – девочкой– моей…

Первый снег

Он делал всё – с таким видом,
будто хотел сказать:
«…вот как щас подойду,
и как дам по башке этим микрофоном, —
будет тебе и катарсис и катарсис
и всё, что захочешь…»
Однако на самом деле – хотел он сказать
совсем про другое.
«Место поэта, – хотел он сказать, —
в рабочем строю,
место поэта – в рабочем столе,
место поэта – во мне и в тебе
ЖИЗНЬ ЗАЩИЩАЕТ – твою и мою».
…И в этом смысле – я с ним – абсолютно согласен.

…а кто-то ведь пытался жить —

в моих стихах, в моих осинах.

А я всё спал – в руках твоих —

невыносимых.

Но надоело мне – как раненая птица,

спасать птенцов, камлать – как на войне —

ведь я хочу ещё —

тебе, тебе – присниться:

в очках и без очков – в предельной наготе.

Ведь я и сам ещё – хочу себя увидеть

без книг и без стихов

(в них – невозможно – жить). —

Я это говорю,

не чтобы их – обидеть,

а чтобы – оскорбить.

Чтоб их – ликующая, смешанная – стая

обрушилась, упала (гогоча),

мне прям на голову —

так – чтоб меня не стало,

точней: не стало – прежнего – меня.

…Я это говорю, как водится,

раздельно,

понятно, образно, на русском языке.

Я это говорю

не для кого – отдельно,

а всем – конкретно, каждому, тебе.

Да, я хочу кому-нибудь присниться —

в очках и без очков, без чёлки, в пиджаке, —

как белый лист,

как чистая страница,

как первый снег – в предельной простоте.

Вот будет номер – если (будто в детстве)

с открытым лбом

я вдруг пойму тогда,

что – и одетому – мне никуда не деться

от проступающего, как пятно, – стыда.

…Но тут же —

негодующая стая

моих стихов,

простившая меня, —

ты – защитишь меня,

со всех сторон – сжимая,

вытягивая шеи,

выгибая —

галдя, топча, калеча, гогоча…

«…только, может быть…»

…только, может быть,

Страница 11

На следующую страницу