Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (IV) - стр. 9
С вершины внизу, среди скал, мы заметили едва заметный столбик дыма. Я решил, что духи собрались там позавтракать, и дал команду взять то место в кольцо. Между теми скалами находилась довольно широкая, уходящая покатом к подножию глинистая площадка. На ней два догорающих костра, стоявших друг от друга метрах в трех. Над их раскаленными углями, иногда оживающими огнем, вырывались языки пламени, облизывающие днища мятых, с вековой копотью, казанов, что стояли на треножных таганах. От них тянуло запахом вареного мяса. На расстеленной газете лежало несколько черствых, покрытых плесенью лепешек, нарезанный репчатый лук, полпачки крупной соли и кулечек с рассыпанным красным перцем… «Духи бежали и оставили нам пожрать», – потирая руки, сказал Гунин. «А ложек не оставили», – заметил рядовой Дегтярев. «Они дикий народ, жрут руками», – объяснял Гунин, заглядывая в казан поменьше.
На его поверхности, в сгустках жира, плавали волосы. Меня передернуло. «Поленились почистить», – подумал я. Гунин вытащил из чехла нож и стал ковыряться в нем. «Баранью бошку варили», – сказал он, тыкая во что-то твердое. Наконец, нащупав мякоть, он надавил на нее и вытащил наружу. И… я услышал свой крик: «Брось!». На ноже, из-под ослизлых желтых длинных волос покачивалась человеческая голова. Нож пронзил обе щеки, и она, зацепившись челюстями в зазубрины лезвия, повисла над казаном. «Так это Мишка Свиридов», – узнал Гунин и отшвырнул исходящую паром его голову в сторону. Она шлепнулась на сухую глину и покатилась вниз по склону. «А в этом котле его требуха» – вытягивая из нее стволом автомата кишки, сказал друг Свиридова Витька Воронков.
Все происходило для меня, как в чужом, нечеловеческом мире. Хотелось проснуться, но я не спал. Все наяву. Им, Гунину, Воронкову да и остальным, хоть бы хны! Они с утра уже под дурью. «Без нее, салака, – еще на днях, ширяясь, говорил мне Свиридов, – здесь никак нельзя».
Хочу закрыть глаза – они не закрываются. Хочу не слышать, а слышу. Из-за ватной, прозрачной стены доносится голос Гунина. Он кричит: «Здесь, на валуне, солдатская книжка с жетоном, а под ней роба3».
«Робу не трожь», – кричит ему Воронков. Он самый опытный из нас. Уже год в Афгане. Гунину – наплевать. Он тянет на себя запиханное под валун солдатское обмундирование. И тут – ослепительный всполох огня. Мина! Взрывная волна меня с корточек (я рвал) швырнула навзничь и лицом провезла по сухой глине. Что-то больно ударило между лопаток. «Осколок. Мне конец!» – мелькнуло в голове. Я вскочил и… О ужас! С моей спины упал облитый кровью сапог, с торчащей оттуда берцовой костью Гунина.
«Все живы?» – услышал я из-за ватной стены Воронкова. Камни от разлетевшегося валуна, под который душманы засунули и заминировали робу Свиридова, многих поранили. Больше всех досталось Пантюхину и Жукову. Пантюхину срезало ухо, а Жукову раздробило локоть.
«Ну, командир, – посмотрев на меня, неуместно весело рассмеялся Воронков, – у тебя рожа такая, будто бешеная баба исцарапала».
Отделением командовал уже не я, а Воронков. Они в одну из плащ-палаток вывалили сваренного Свиридова, а в другую собрали куски, оставшиеся от Гунина.
Я был никакой. Я никак не мог уснуть. Только забудусь, как перед глазами – на лезвие ножа сваренная голова Свиридова, кишки на дуле автомата, Гунинский сапог с костью… Я, видимо, независимо от себя дико вскрикивал… Воронков и другие «деды», которым до смерти хотелось спать, пригрозили мне, салаке, начистить харю, если я еще раз заору. Я встал и вышел в коридор к дневальным. Немного походил, а потом, сев на ступеньки перед входом в казарму, чуть задремал и снова от привиденного взвизгнул так, что из караульного помещения, с автоматами на изготовку, выбежали ротный и прапорщик Романенко. Поняв, в чем дело, ротный посоветовал: чтобы все прошло, дать мне курнуть анаши. Я сказал, что не курю. «Тогда ширните героинчика», – приказал ротный.