Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - стр. 23

Хотя Давыдов принимал участие в Русско-турецкой войне 1806–1812 годов, его мышление определялось прежде всего опытом Отечественной войны 1812 года и потому может показаться малоприменимым по отношению к «турецким кампаниям». В конце концов русско-османское противостояние проходило на южных окраинах и представляло собой серию наступательных войн со стороны России, в то время как Давыдова интересовала прежде всего оборонительная война против большой европейской армии, вторгающейся вглубь России. В то же время некоторые аспекты теории Давыдова впоследствии оказались применимы к партизанской войне против османов. Во-первых, Давыдов рассматривал партизанскую войну как часть общего действия армии. Значительная часть его «Опыта» была посвящена принципам координации действий регулярных войск и партизанских казацких групп, исходя из которых перемещение последних должно было определяться геометрической фигурой, составленной фронтом противостояния регулярных сил и основанием вражеской армии. Войны России с османами также состояли из действий регулярной армии и нерегулярных частей, чьи действия необходимо было координировать подобно тому, как это имело место в России в 1812 году. В этом отношении первая Отечественная война и «турецкие кампании» существенно отличались от испанской герильи 1809–1813 годов, в ходе которой вооруженные группы герильясов представляли единственную силу сопротивления французам после неудач регулярной испанской армии.

Замечания Давыдова касательно отношений партизанских групп и местного населения оказались еще более релевантными в контексте последующих русско-турецких войн. Прежде всего для Давыдова, так же как и для других российских военных авторов XIX столетия, партизанское действие отличалось от «народной войны». По мнению Давыдова, оптимальный партизанский отряд состоял из офицера регулярной армии и казаков, то есть нерегулярных воинов, которые отличались как от строевых частей, так и от местного населения территорий, составлявших театр боевых действий. Хотя Давыдов включил герилью в свой краткий обзор истории партизанской войны, он видел в герильясах «более народ восставший на отмщение, нежели в полном смысле партизанов»136.

Далее, Давыдов настаивал на том, что командир партизан не мог рассчитывать на неизменную поддержку населения даже в случае оборонительной войны на национальной территории. «Страх в жителях, причиненный опустошительным походом наступательной армии… поощрение, даваемое ею лазутчикам, поставщикам всякого рода продовольствия и подстрекателям на все вредное для оборонительной армии» могли привести к тому, что «вся занимаемая неприятелем область готова будет и снабжать армию его военными потребностями и даже усиливать ее своими ратниками». Партизанское действие должно было предотвратить такое развитие событий, «предоставляя обывателям точку соединения и цель, выгоднейшую для любочестия и корыстолюбия той, которая обещаема неприятелем». По мнению Давыдова, первым шагом к этому был захват партизанами «транспорта с хлебом, с одеждою и часто с казною», после чего «народ хлынет к куреням наездников и затолпиться под их знаменами»137.

То, что было применительно к оборонительной войне внутри России, было еще более верным в отношении наступательных войн в Европейской Турции, где русские войска не всегда могли рассчитывать на спонтанную поддержку даже со стороны единоверцев, о чем свидетельствуют цитированные выше донесения П. А. Румянцева. В то же время инструмент обеспечения такой поддержки – отряды волонтеров, создававшиеся в ходе русско-турецких войн конца XVIII – начала XIX века, – были подобны давыдовским партизанам 1812 года в том смысле, что волонтеры, так же как и казаки, отличались от массы местного населения как с социальной, так порой и с этнической точки зрения. Это делало теорию партизанского действия Давыдова применимой за пределами породившего ее контекста Отечественной войны.