Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - стр. 25

В то же время, несмотря на различие географического фокуса, у Давыдова и Пушкина было несколько общих допущений, определявших раннюю теоретизацию роли народа в войне. Для них, как и для других военных авторов Александровской и Николаевской эпох, партизанское действие и «народная война» представляли собой два различных, хотя и взаимосвязанных типа войны. Партизанами становились регулярные и нерегулярные солдаты, ведущие «малую войну» в тылу вражеской армии под командованием офицеров, назначенных из регулярных частей. Напротив, «народная война» была, по сути, народным восстанием против агрессора или оккупанта, в ходе которого сами жители брались за оружие под действием религиозных или патриотических чувств. И хотя Пушкин предлагал использовать партизанские отряды для провоцирования народного восстания в тылу османской армии, большинство русских военных постнаполеоновской эпохи не были готовы последовать за ним по этому пути.

Контрреволюционные настроения Александра I не позволили ему объявить войну государю, которому бросили вызов греческие революционеры, несмотря на то что государь этот был османским султаном, а революционеры – православными единоверцами. Однако отчаянная борьба греческих повстанцев на протяжении 1820‑х годов занимала русских военных, которые, несмотря ни на что, полагали новую войну с Турцией неизбежной. Семь лет, разделявших начало Греческого восстания и объявление войны Николаем I в апреле 1828 года, впервые предоставили российскому командованию стимул и возможность подготовить план будущей кампании145. В ходе этой подготовки они пересмотрели опыт предыдущих русско-турецких войн и попытались систематизировать свои сведения о Европейской Турции.

В частности, Генеральный штаб извлек из своих архивов и опубликовал военно-топографические описания дорог в Европейской Турции, основанные на данных, собранных полковником Федором Леном, участвовавшим в чрезвычайном посольстве М. И. Кутузова в Константинополь в 1793–1794 годах146. Эти публикации еще не содержали систематической статистики населения Дунайской Болгарии и Румелии. Не было в них и точных данных о количестве христианских и мусульманских жителей в городах и селениях, располагавшихся вдоль описываемых дорог. Полковника Лена, очевидно, больше интересовали физические характеристики дорог и местности, через которые они проходили, ширина и глубина рек, а также состояние османских крепостей. Местное население фигурировало в его обозрении в той степени, в какой его плотность или скудность определяла обилие или скудность провизии и фуража, на которые русская армия могла рассчитывать. В то же время Лен называл отдельные деревни вдоль двух дорог, которые он описал, «греческими», «болгарскими», «турецкими» или «татарскими». Он также указывал количество домов в некоторых селениях. Только однажды он упомянул о 30 000–50 000 «трудолюбивых… Булгарских христиан, преданных России», проживавших между Айдосом и Бургасом, и заметил, что десятитысячный русский корпус «достаточен бы был возмутить всех сих жителей противу турок, их угнетающих»147. В целом данные, содержавшиеся в этих военно-топографических описаниях, были явно неполными и по крайней мере частично устарели за три десятилетия, прошедшие со времени кутузовского посольства