Тот Дом - стр. 24
Всё было единым, как и не менялись нечеловеческие светящиеся глаза, изучающие Гесю, и тепло, от которого ей делалось жарко, какой бы облик оно ни принимало.
Она смотрела в эти глаза и в крепком сне не могла увидеть, как с первой молитвой почти от каждой гранитной крошки в пожелтевшем саду отделились тени, сотканные из людских болей. Люди и животные, рассекая холодный морской воздух, потянулись в дом и по двору, кто-то снова вернулся в своё пристанище камня.
Не видела Геся и женщину из своих снов. Та смотрела на спящую девушку из зеркала, бесшумно улыбаясь одними глазами. Она не скрывала, а будто бы гордилась своей наготой, и, наконец, признала эту земную деву.
С окрестных деревьев разом слетели все птицы. Только пыль и перья осели на тёмную воду пруда да холмик из каменных плит на берегу.
И лавочники, и торговцы на Александрийской улице, каждый помянул своего бога, видя грязную, кишащую птицами тучу, взлетающую над тем домом. Людские взгляды приковались к минарету Голубой мечети и куполу святой Софии. Из солнечных лучей на колокольне последней соткался призрачный мальчик, улыбаясь улыбкой старца.
Геся не слышала, как шкатулка в кабинете задрожала, заходила ходуном на её столе. А не успели правоверные и православные достать свои понюшки – горько перекурить то, что только увидели, как где-то на дне рукотворного моря взревел огромный бык. Земля задрожала под всеми семью холмами. Тонны воды поглотили тот рёв.
Сон Геси оборвался в мгновение, за миг до которого, лукавый порыв ветра в закрытой комнате стянул с неё розовое стёганое одеяло, пухлые губы красавицы в зеркале улыбнулись на прощанье, и зеркало отразило только резную кровать с севшей на постели Гесей.
По пруду пробежала последняя рябь.
Шкатулка замерла на другом конце стола.
Глава 5
“Душа рвала свои оковы,
Огонь по жилам пробегал,
И этот голос чудно-новый,
Ей мнилось, всё ещё звучал”.
Геся всё никак не могла сбросить с себя оковы сна. Ей всё казалось, что те глаза продолжают за ней наблюдать.
“Полно! Всё это чушь и дрянь – думалось ей. – Какое разгильдяйство, даже на секундочку представить себя какой-нибудь особенной”.
Вопрос на засыпку: неужто и прогрессивная женщина двадцатого века мечтает о сказке? Что именно она станет избранницей, или кем-нибудь ещё древних богов?
Мечтает любая, но не Геся.
Такой поворот не укладывается даже в её фантазии.
“Это всё нервы, – внушала она себе, не подпуская и близко аффектацию8. – Просто, как и любая достойная женщина, я превосходно знаю греческую мифологию, вот воображение и сыграло со мной злую шутку”.
И вместо того, чтобы холодно подумать дальше, Геся закрыла эту тему на внушительный засов.
Возможно, госпожа Гольфман интуитивно понимала, что разложи она всё по полочкам, результат будет один – из дома нужно съезжать. Признать такое она была не готова.
Вместо этого она уткнулась носом в подушку, вдыхая аромат чистого белья, аромат своего дома. Наслаждаясь уютом и красотой вокруг, Геся поймала своё отражение в зеркале – всклокоченной, но весьма счастливой барыни, и вдруг сделала и вовсе ей не свойственное: рывком сорвав с себя сорочку, она бегом побежала в уборную. И бежала ровно до тех пор, пока не оказалась за коричневой ширмой, расшитой сказочными цветами. Сердце Геси колотилось от гордости за свою неприличную выходку.