Тот Дом - стр. 23
Такое не придумать! И, как бы ни была изобретательна кровь Гольфман – выдумать подобное не под силу даже ей.
Стоит признать, что-то здесь, если и не творится сейчас, то раньше было точно.
Вопрос на засыпку: и как её угораздило купить именно этот дом?! – Геся прижалась лбом к холодному камню камина в гостиной. – Неужели из всей константинопольской недвижимости ей не могло попасться любое другое объявление?!
Она ходила по дому, пытаясь занять руки. Её обычно красивый рот сейчас был сжат в тончайшую нитку. Казалось, ослабь она хоть на миг лицо – тут же потеряет над собой контроль.
Одолеваемая гневом, Геся и не подозревала, что на семи холмах двух континентов нечто древнее, всегда безразличное, завозилось, сбрасывая с себя оковы дрёмы. Лишь на миг привлёк его внимание витиеватый Босфор, потому как гораздо сильнее его сейчас заботил вкус.
Вкус жертвенной крови, пущенной с искренней мольбой. Той самой крови. Именно этот запах стоял сейчас над его городом.
Слушая гам ночного Константинополя, Геся попыталась внушить себе, что всё это игры фантазии и потерпела крах – коль сильно она помнила, как дрожала рука Федалии, поднимая нож над мальчишкой-слугой.
Что же, в конце концов, даже если и существовали когда-то Олимп и его постояльцы, сегодня, в Российской империи, стране православия, об этом не может быть и речи. Ну купила она дом в нехорошем месте, ну и что, что не перепродать его теперь, если только такой же приезжей, как и она. А посмотреть правде в глаза – здесь Гесе не просто хорошо. Это единственное место в мире, где отдыхает её душа. Стоит ли его кому-то уступать?
В трактире на Александрийской улице запели старый романс, и Геся подошла ближе к распахнутому окну спальни, хватая ртом тяжёлый, влажный воздух: этот прекрасный город никогда не спит. Это Геся отметила, ещё побывав здесь в детстве с отцом. С тех пор она всю жизнь мечтала сюда вернуться. Наконец, её мечта сбылась. Нет времени на хандру и аффектацию. Каким бы чудесным ни был её дом, печатать ассигнации он пока не научился. Завтра Геся должна превзойти себя.
Гудок парохода, выходящего из Константинопольской гавани, мог бы разбудить многих, но не крепко спящую владелицу того дома. Как и не мог он разбудить то, что уже проснулось, проспав свыше тысячи лет. Рассыпаясь искрами рассвета над своим городом, оно вдыхало его дыхание – дыхание двадцатого века. Глумилось тоскливому звуку азана и весёлому переливу церковных колоколов. Обретало силу, с каждым, человеком, вошедшим под свод купола своего бога, впитывало его молитву. Молитву людей не подозревающих о том, что пробудилось в доме, стоящем в Македонском переулке.
Византий, Константинополь, Стамбул…
Он проснулся.
Вместе с душой города, под который тысячи лет стекала дремлющая сила, проснулось и всё то, что копилось все эти годы. Спала только та, которая почти стала хозяйкой этого места.
Спала так же беспробудно, как и беспокойно. Вспотевшая Геся так металась на постели, что простынь под ней сбилась в гармошку. Столпы света вспыхивали в её снах, обретая тела. То становясь мужчиной с голубой кожей, под которой текли вены-реки и всходились океаны. Потом они переливались в прекрасную женщину, чьё тело было так совершенно, как может лишь слепиться глина. И снова мужчины, и снова женщины…