Тот Дом - стр. 26
Неслыханная расхлябанность и непристойность!
Господин присяжный-поверенный, не отягощённый думами о приличиях, отметил и яростно-прелестный взгляд посетительницы, и то, как ещё тоньше выпрямилась её гимназическая осанка, стоило ей зацепиться взглядом за брошенный в кресле сюртук.
Илью Альбертовича Вехтенбергского можно было упрекнуть за многое, но только не за транжирство. С деньгами этот константинопольский поверенный не любил расставаться примерно так же… собственно, как любил расставаться с закрытыми делами. И если Геся Эмильевна Кантимир, Гольфман в девичестве, могла предположить, что по её первому требованию, он выложит ей кругленькую сумму – ей крупно не повезло с поверенным.
– Я уж полагал, вы передумали, – он не откашлялся, и фраза вышла хрипловатой от долгого молчания.
– Не в моих правилах отступать, – ответила Геся, не сводя взгляда с пухлого белого конверта, что он положил перед собой.
– Ну что ж, тогда приступим…
Илья Альбертович встал, и снова в кабинете сделалось тесно. И невыносимо душно. Геся слухом ухватилась за тиканье часов, на нём и сосредоточилась.
Взяв папку с бумагами, Вехтенбергский подошёл к Гесе со спины. Замер, а по ней и внутри прокатилась волна покалывания. Приятного, ноющего покалывания.
Не прикасаясь, но нависая прямо над ней, медведь принялся медленно раскладывать перед Гесей бумаги. У неё так билось сердце, что она не слышала ничего из того, что он ей говорит.
“Стыд и срам! Позор! Возьми себя в руки немедленно!” – мысленно кричала она себе, но такое воздействие не помогало. Запах мужского одеколона ощущается во рту, а довлеющая сила этого мужчины, понимание, что он за ней, на таком неприличном расстоянии – все эти мысли заставляли дрожать. Доводы рассудка, что как бы ни было волнительно, но такая желанная сейчас близость, после не принесёт ей ничего, кроме отвращения, не помогали.
Ничего не помогало.
Она подхватилась с кресла, не думая, что делает. Спиной врезалась в талдычащего что-то медведя. Застигнутый врасплох таким пассажем, он, вместо того, чтобы отпустить, или лучше оттолкнуть от себя Гесю, сцепил горячие медвежьи руки где-то между женской грудью и животом, прижимая ту к себе. Не в силах пошевелиться, она глядела на эти руки – редкие золотистые волоски на них блестели на солнечном свете.
Прикосновение мужских губ к завитку волос у виска, обожгло, и, вызвало в Гесе никогда доселе неиспытанный приступ желания.
Чувствуя её трепет, Илья Альбертович только крепче сжал её стан. Аккуратно, чтобы не спугнуть, он снова коснулся её волос, на этот раз не спеша отрывать губы, наслаждался едва ощутимым женским ароматом.
Сердце Геси громко колотилось в горле, голова кружилась, хотелось разжать зубы, чтобы выпустить стон, и вдохнуть, наконец, полной грудью, вытянуть шею, закинуть голову на мужское плечо, открыться для поцелуев…
Громкий бой напольных часов разбудил её ото сна.
“И это я? Эта жалкая, похотливая девица, забывшая обо всём – Геся Кантимир? Это я? Это подобие светской, уважаемой женщины?!” – спрашивала она сама себя, сквозь эту лихорадку. – “Что ж, давай! Пусть он разложит тебя прямо здесь, на этом столе! Так же как и ту, вчерашнюю, как и десятки других! Нечего сказать! Добилась благородной фамилии, а сама так и осталась купчихой!”.