Сто и одна ночь - стр. 59
Темнело. Еще незажженные фонари склоняли головы, как сгоревшие спички. Небо напоминало вскипевшую простоквашу. Розовые спицы закатного солнца пронизывали хлопья облаков всех оттенков белого.
Он тоже смотрел на небо. Рассеянный, погруженный в свои мысли. Казалось, будет дорогу переходить — даже красный свет не заметит. Под курткой из заднего кармана джинсов у него выпирал кошелек. Вообще-то, я предпочитала незапертые машины и забытые сумки — тяжела судьба карманника с боязнью прикосновений. Но тут такой экземпляр!
Некоторое время я просто шла за ним, не скрываясь, хотя улица была пустынной — после семи рабочий квартал вымирал. Изучала. На вид ему было лет под сорок. Одет просто, но аккуратно. Кашне на шее. Строгая стрижка. А у меня молния на одном сапоге не застегивалась — сломалась. Носки дырявые — пальцы ног мерзли. Вши — чесалась. Шла и не могла оторвать взгляда от кошелька — а вдруг в нем много денег?
Приблизилась, ловко выудила свой приз. А мужчина вдруг раз — и схватил меня за руку! Никогда бы не подумала, что он может быть таким ловким. Вот мы и познакомились.
Вернее, познакомились мы чуть позже. Тогда мне было не до этого. Впервые после событий в детдоме меня кто-то коснулся. И не просто коснулся, а со всей силы сжал запястье. Меня словно током прошибло. Кожа под его пальцами будто воспламенилась. Я в ужасе смотрела на руку, сжимающую мое запястье, а перед глазами расплывались разноцветные пятна. Ноги подкашивались. Словно я механизм, робот, в котором внезапно произошел сбой программы.
«Отпустите!» — едва ворочая языком, процедила я.
Мужчина забрал кошелек и разжал пальцы.
Отошел на шаг и посмотрел на меня так странно, словно ему и самому стало дурно. Я согнулась, оперлась ладонями о колени, опустила голову. Стояла, покачиваясь.
— Боитесь прикосновений? — спросил он.
— Не твое дело!
Мне бы сбежать, пока он в замешательстве, но картинка перед глазами по-прежнему раскачивалась. Все, подумала я, конец. Полиция. Детдом. А может, и колония.
Но вместо звонка в полицию он предложить накормить меня в ближайшей закусочной. Ее вытяжки выходили на улицу, от сочных запахов мой пустой живот сворачивался в трубочку.
Кое-как доплелась до кафе.
Я сняла ветровку, а под ней — изъеденный молью свитер. Кто-то сердобольный оставил у мусорного контейнера, а я подобрала. Запашок от меня, думаю, был еще тот.
Заложив руку за руку, я в упор смотрела на доброго самаритянина.
— Где живешь? — спросил он.
— Я космополит. Мой дом — весь мир!
На слове «космополит» его бровь приподнялась.
— А где родители?
Подошла официантка. Стала раскладывать на скатерти столовые приборы, завернутые в салфетки, и все косилась на меня. Я поймала ее взгляд и положила локти на стол с таким размахом, что звякнули друг о друга солонка с перечницей. Официантку как ветром сдуло.
— Родители? Понятия не имею.
Они были алкоголиками, меня забрало государство. Из одной ямы бросило в другую.
А потом наступило самое приятное время за последнюю неделю — официантка принесла заказ. Я таких вкусных гамбургеров в жизни не ела! Помню, сижу, чавкаю, проверяя границы терпения своего благодетеля, и все думаю, что же ему от меня надо. Знала же, что бывает с девушками после таких вот бесплатных ужинов.
Я жевала и поглядывала по сторонам. Примечала, куда сбежать, если что, кого на помощь позвать. Заодно у барной стойки приметила женщину с приоткрытым рюкзаком. Страшно вспоминать, что тогда творилось в моей голове. Там, кроме инстинкта самосохранения, ничего не было.