Слёзы Индии - стр. 27
Проснувшись, она поняла, что ничего не кончилось. Борьба только начиналась.
Весь следующий день Санадж провела в состоянии растянутого напряжения, как натянутая струна, которая ещё держит тон, но вот-вот лопнет. Дом Лалиты был наполнен простыми предметами: стеклянная бутылка с нефильтрованной водой, хлопковые покрывала, обшарпанный письменный стол с древней машинкой, где строчками были выбиты чужие имена и даты. На кухне с утра стоял аромат имбиря, кинзы, жареного теста – запахи, смешавшиеся с городом и его неразговорчивой тревогой.
Санадж мыла посуду под тугой, ржавой струёй, когда за её спиной возник Джон. Он был непривычно тих, только взгляд выдавал, что ночь не отпустила его.
– Ты спала? – спросил он.
Она только покачала головой, бросив влажную тряпку на край раковины.
– Мне снились чужие имена, – тихо сказала Санадж, не отрывая взгляда от окна. – Женщины в белых сари, у каждой был кулон, похожий на мой. В руках письма без обратного адреса, и голос, всё время шепчущий: «Запомни, пока не поздно».
Джон не ответил сразу. Он медленно сел на корточки у стены, сложил руки на коленях, чуть опустил голову, будто собирался с мыслями. Потом поднял на неё спокойный, но внимательный взгляд.
– Это тоже часть игры, – сказал он. – Ты думаешь, это просто сон, но они знают, как действовать на людей. Знают, какие образы работают, какие слова врезаются в память.
Она нахмурилась:
– Ты хочешь сказать… они как-то управляют этим?
– Не буквально, но они умеют давить – тихо, точно, долго. Запахи, звуки, знаки, случайные фразы. Они знают, что и где запустить, чтобы твой мозг сам начал достраивать остальное.
– Психологическое давление?
– Да, – кивнул Джон. – Это не угроза в лоб, это гораздо тоньше. Они заставляют тебя сомневаться в себе, вспоминать то, что ты пыталась забыть, видеть знаки там, где их, может быть, и нет, а потом ты сама начинаешь искать ответы. А когда начнёшь – уже не остановишься.
Санадж замолчала. Она посмотрела на кулон, потом на Джона, будто впервые за долгое время смотрела не просто на союзника, а на того, кто по-настоящему понимает, что с ней происходит.
– То есть, всё это… не случайность?
– Здесь нет случайностей, – мягко сказал он. – Особенно, если ты носишь то, что кто-то когда-то хотел стереть из истории.
Он выпрямился, и прошёлся по комнате, будто проверяя, всё ли на месте. Потом остановился у окна.
– Они умеют сделать так, чтобы ты захотела им поверить.
Санадж медленно кивнула.
– Тогда мне действительно нужно помнить. Пока не поздно.
Он обернулся к ней:
– Главное – помнить, где заканчивается их игра и начинается твоя история. Только это держит тебя в живых.
Сквозь открытую дверь кухни донёсся звук – Лалита громко хлопнула ступкой, перемалывая специи. По двору босиком прошла соседская девочка с белой лентой в волосах, неся корки хлеба в тряпичном узле, и поглядывая на дом исподлобья. Всё казалось слишком обычным, но именно в этой обыденности теперь пряталась угроза.
В обед позвонили из лавки на углу, Лалиту срочно вызывали, сказали, что кто-то пришёл, спрашивал «насчёт чужой книги и женщины с кулоном». Лалита ушла быстро, натянула на плечи платок, взяла с собой телефон, хотя обычно им почти не пользовалась. Она долго не возвращалась.
Санадж не находила себе места. Она то выходила на балкон, то садилась у окна, то перебирала письма, то просто стояла, прижав кулон к губам, будто ожидая, что тот ответит ей чем-то кроме глухого, привычного холода. Джон следил за улицей, проверял замки, несколько раз говорил по телефону на незнакомом ей языке.