Сердце для змея - стр. 8

Оглядываюсь на девушек – топчутся рядом, будто птенцы, выпавшие из гнезда. Румяные, взволнованные, то и дело переминаются с ноги на ногу, но ни на шаг не отходят.

А вот и Ожана. Глаза опущены, но я-то вижу, как она сквозь ресницы бросает взгляд на того рыжего вихрастого дурня. А он, конечно, сразу распушил хвост – стоит, руки в боки, ухмыляется во всю рожу, будто павлин перед брачным танцем.

– Иди, – бросаю ей, кивком указывая на парня.

– Но… – губы её дрогнули, пальцы теребят край пояса.

– Иди, – легонько подталкиваю её в спину. – Ты мне не нянька.

Она замирает на миг – и вдруг срывается с места, будто ветер подхватил её подол.

Белава, моя вертлявая тень, уже заёрзала на месте, готовая ринуться следом.

– И ты тоже, – подмигиваю ей. – Со мной ничего не случится.

Она даже не сопротивляется – с визгом вливается в шумную толкучку, растворяясь в смехе и музыке.

А я отступаю в тень, туда, где багровые языки костра уже не лижут моё лицо. Дышу. Ночью, дымом, свободой. Всё внутри сжимается – хочется остановить это мгновение, вырезать его ножом из потока времени и спрятать за пазуху.

Запомнить всё.

Даже этого одуревшего комара, который с противным писком мечется у виска. Его назойливый звон тонет в гомоне, и он, обнаглев, садится мне на руку. Чувствую острое жжение укола, но не смахиваю его. Пусть кусает.

Боль – она ведь тоже часть этой ночи.

Часть того, что я ещё живая.

Полная луна висит в небе, как расплавленный серебряный обруч. Её холодный свет стекает по лицам гуляющих, застревает в ресницах, переливается в смеющихся глазах. Я стою в стороне и наблюдаю, как они кучкуются у костра – пламя бьёт в небо, яростное, ненасытное, языки лижут звёзды, обжигают ночную высь.

Вот русоволосая девка в алом сарафане, что трепещет на ветру, как маков цвет, снимает с головы венок – васильки и ромашки ещё хранят тепло её кожи. Со смешком накидывает его на темноволосого парня, и тот, покраснев до корней волос, неловко поправляет сползающие цветы. Их взгляды встречаются – и в глазах у обоих пляшут те же искры, что и в костре.

Сердце замирает.

Они разбегаются, руки сплетены в тугой узел, и – взмывают вверх, перелетая через огненную реку. Толпа взрывается: кто-то свистит, кто-то кричит.

Пара за парой, смех за смехом. Земля дрожит под босыми пятками, искры взвиваются в небо, как пьяные светляки. Лица сливаются в одно золотисто-красное пятно – уже не разобрать, где Ожана с её рыжим ухажёром, где вертлявая Белава.

А я всё стою.

Хоровод закрутил всех.

Музыка, огонь, лунный свет – всё сплелось в единый вихрь. Где-то там мелькают сарафаны, слышны взвизги, но я уже не ловлю отдельных голосов. Только тепло костра на щеках, только этот бешеный ритм, бьющий в виски.

И не хочу искать.

Пусть кружатся. Пусть горят.

Ночь коротка.

Время теряет счет. Шум, смех, песни – всё постепенно оседает, как пыль после буйного ветра. Толпа медленно стекает к реке, где вода, черная и шелковистая, ловит лунные блики, переливаясь, как расплавленное серебро.

Пришло время венков.

Те, кто не нашёл пары в эту волшебную ночь, сейчас отправят свои надежды в плавание. По старинному поверью, парень, выловивший венок, должен стать суженым его хозяйки.

Я стою в стороне, сжимая в пальцах стебли сорванных цветов. Почему бы и нет?

Смеясь сама над собой, выбираю самые яркие: алые маки – для страсти, голубые васильки – для верности, белые ромашки – для чистоты помыслов. Вплетаю между ними зелёные веточки мяты – чтобы судьба не была горькой. А в самый центр ставлю крошечную свечу – её огонёк дрожит у меня в ладонях, как последняя искра надежды.