Рыжая - стр. 40
И, в конце-то концов, она твоя сестра. Нравится тебе это или нет. На правах старшего ребенка, ответственного, наделенного невеселой обязанностью тянуть на себе разваливающуюся семью, ты должен о ней позаботиться, как и о Тоби. Не шпынять. Ей и так приходится несладко – рыжая, немая, с матерью творится что-то неладное, отец ее не замечает, а одноклассники обижают за внешность и, надо думать, за немоту тоже. Но Лора настояла – ее дочь не будет учиться в коррекционной школе и точка, хотя ей, наверное, было бы куда комфортнее среди таких же ущербных детей.
Мне делается до смерти стыдно за свое поведение на протяжении минувшего года.
А всего-то нужно было один раз оказаться с ней наедине в замкнутом пространстве, чтобы заметить, как она уязвима. Тоби прав – бесчестно отыгрываться на том, кто не может дать сдачи.
Пауза затягивается. Каждый из нас думает о чем-то своем. Рыжая, выходит, по-своему трактует ситуацию. Она снова пишет в блокнотике:
«Не стоило».
Да гори все огнем! Я вообще-то пытаюсь хоть что-то исправить. Меня так и подмывает развязать спор, высказать ей все наболевшее, но, предвосхищая мое намерение, она выскакивает наружу и бросается бежать. Словно я за ней погонюсь!
Кофта лежит на сидении. На ней остались алые отпечатки пальцев сестры.
Я выхожу из машины, оглядываюсь, чтобы посмотреть, как ее маленькая фигурка становится все меньше и меньше, пока не исчезает за высокими кустами. Я швыряю окурок на землю и сердито давлю его носком ботинка. И вдруг вспоминаю про еще один блокнот, который у рыжей отобрали те девчонки. Он так и валяется на траве.
Я поднимаю его и задумчиво пролистываю страницы, исписанные ее крупным почерком. Как правило, она торопится дать ответ и ей некогда красиво выводить буквы. Но между обрывков фраз, вырванных из контекста, встречаются и рисунки. Ничего заслуживающего внимания – наброски деревьев, домов, какие-то абстрактные закорючки. И все же – она неплохо рисует. Я разглядываю ее черкотню, пока не натыкаюсь на слова, что бьют наотмашь, и гадаю, кому эта фраза предназначалась:
«Я думаю, она скоро умрет».
***
Я оставляю блокнот у себя, так и не решившись вернуть его девчонке или просто незаметно подбросить ей в комнату. Я продолжаю размышлять о тех словах и искать в них смысл, хотя говорю себе, что, возможно, придумал повод на ровном месте. Вдруг они с Тоби просто обсуждали какой-нибудь фильм, книжку или комикс. Мне хочется так думать. Но я не слепой и, к несчастью, не глупый, чтобы успокоиться таким объяснением. Кое-что начинает проясняться – загадочные отсутствия мачехи и то, как паршиво она выглядит.
Но в конце весны я отвлекаюсь от своего расследования.
Впервые в жизни слышу, как отец кричит на Тоби. По правде, он вообще никогда не повышает голос – дедовская школа, вкладывать всю силу гнева именно в интонации. Когда отец решает проблемы на предприятии, когда на него давят профсоюзы, когда он уличает поставщиков в обмане или некачественном продукте, он всегда говорит тихо и вкрадчиво. С нами тоже. Мне еще, бывало, доставалось немного отцовского фирменного стального, командирского голоса, но с меня и спрос выше. А Тоби… ему все сходило с рук – и плохие отметки, и вот те глупые драчки. Но он перегнул палку, завалив парочку важных тестов, что утаил ото всех, и в школе опять подняли вопрос о том, чтобы оставить его на второй год. Такими темпами он окончит школу только в глубокой старости. Это не дело. В результате отец идет на компромисс – Тоби поедет на все лето в специальный лагерь, где его будут подтягивать по всем предметам. Ему это не нравится, но это лучше, чем еще один год в том же классе.