Рябиновая долина. Слезы русалки. Книга третья. - стр. 30

Пришлые остановились у прясла. Старик громким зычным голосом позвал:

– Хозяева… Есть кто?

Дворовая собачонка по кличке Лейка, лохматым комком выкатилась из-за угла дома и со звонким лаем кинулась к калитке. Из загона, гремя пудовой цепью с достоинством вышел лохматый Волчок палевой масти, огроменный пес с медвежьей башкой, и утробно зарычал. Уля и упомнить не могла, когда слышала, как Волчок гавкает. Он всегда только рычал, да и то, на чужих или когда дикого зверя поблизости чуял. Зато Лейка лаяла за двоих. Ее звонкий голосок, почитай, на всю деревню слышен был. А тут случилось дивное. Собачонка подскочила к калитке, и вдруг замолчала. А потом, поджавши хвост, попятилась назад и тоненько заскулила. А пришлые даже слова ей не сказали, даже клюкой не отмахнулись. Просто стояли и в ожидании хозяев, смотрели на двор. Ульяна заметила, как по губам молодого пробежала змеиная ухмылка. Но старый ему что-то сказал коротко, и опять лицо парня сделалось спокойным и почти равнодушным.

Из мастерской вышел отец, и, вытирая руки старой, но чистой тряпицей, неспешно двинулся к калитке. Лейка тут же спряталась за его ноги и выглядывала оттуда, испуганно тараща на чужаков свои темные глазенки-бусинки. Пришлые о чем-то коротко перемолвились с тятенькой, вроде, как просили о чем-то. Отец кивнул, словно соглашаясь, и обернувшись к дому громко позвал:

– Ульяна!!! – Словно и не сомневался, что она дома.

Уля выскочила из сенника, и, оставшись стоять у самых его дверей, пропищала:

– Звал, батюшка…?

Отец окинул ее суровым взглядом, и проговорил бурчливо:

– Принеси воды из колодца, напои прохожих. – А сам отправился обратно в мастерскую, хмуря лохматые брови. Видать и ему чужаки не больно-то глянулись.

Ульяна кинулась к колодцу, закрутила тяжелый ворот. Налила из ведра студеной, как лед воды, в деревяный ковш, и мелко переступая босыми ногами, чтобы не расплескать, пошла к калитке. Подала через прясло воду, не поднимая глаз. А сама чувствовала, как, почему-то затряслись все поджилки. Ох, не расплескать бы с этой трясучки воду из ковша, а то, что чужаки подумают? Скажут, неумеха криворукая у бочара дочь. А если славу недобрую пустят? Ох ты, батюшки… Воды не расплескала, но глаз, по-прежнему, на пришлых не подымала, боязно было. Только вот, отчего? Ей и самой было неведомо. Те пили воду неторопливо, нахваливали, словно не воды поднесла, а чарку хмельного крепкого меда. Поверх края ковша на нее все поглядывали. Ульяна прямо всем своим нутром чувствовала их взгляды. Так и хотелось развернуться, да, протяжно скуля, в дом убежать, не стой, что твоя Лейка! Сдержалась. Ковш обратно приняла, и выслушала благодарность за воду, и, стараясь не частить шагами, к колодцу обратно пошла. Тут на крыльцо вышла бабка Аглая. Статная, высокая, с гордо поднятой головой, которую венчали, словно царская корона, две тугие, темные, с проблеском седины, косы, поверх которых была повязана простая наметка3 из темной ткани. Руки в муке, видать квашню выкатывала. Кинула пристальный взгляд на пришлых, потом на перепуганную до смерти внучку. Нахмурилась. Но слова не сказала. Незваные гости еще раз поблагодарили хозяев за воду, да и пошли своим путем, куда-то за околицу торопливым шагом не оглядываясь. А бабка стояла и провожала их вслед пристальным, тяжелым взглядом.