Первый реактор Курчатова - стр. 11
Ник хотел сказать что-то успокаивающее, но в этот момент щиток хлопнул крышкой, и все вздрогнули.
Лихачёв, пытаясь разрядить обстановку, хохотнул:
– Ну вот, техника у нас тоже нервная.
Смех прозвучал вяло, никого не развеселил.
Запах держался дольше, чем следовало. Казалось бы, мелкий предохранитель, одна искра, а в пультовой стоял густой дух жжёного пластика и металла, будто что-то серьёзно горело где-то глубже.
Ник сжал пальцами переносицу, пытаясь отогнать головную боль. В носу привкус ржавчины, во рту – сухость. Он заметил, что Вера сидит у стены, свернувшись, как подросток после драки. Она дрожала. Лицо бледное, губы искусаны.
– Эй, – Ник присел рядом. – Всё нормально. Сбой и всё.
Вера подняла глаза. Они блестели, красные, будто она не спала несколько ночей.
– Ты поранилась? – спросил он, указывая на царапины на ее руках.
Она отрицательно качнула головой.
– Я просто… чтобы чувствовать. Я… мёрзну, Ник. Всё время мёрзну.
Он хотел возразить, но слова застряли. В комнате было душно, жарко от ламп и техники. Но Вера прижимала руки к груди, тряслась, словно сидела в ледяной пещере.
Соловьёв, не оборачиваясь, рявкнул:
– Вера, в медпункт! Сейчас же!
Она кивнула, поднялась и, шатаясь, пошла к двери. На секунду задержалась, посмотрела прямо на Ника. В этом взгляде было что-то… пустое. Не просьба о помощи, не благодарность. Просто дыра.
Дверь за ней закрылась.
Лихачёв тихо чертыхнулся:
– Совсем народ расклеился. То датчики, то нервы.
Ник промолчал. Он всё ещё чувствовал холод от Вериного тела, будто тот передался ему через воздух.
Ник вернулся к мониторам, вцепился в клавиатуру так, будто это был штурвал, который держит корабль на курсе. Графики снова выглядели ровно. Чёткие линии, зелёные цифры, порядок. Всё объяснимо. Всё контролируемо.
Он заставил себя дышать глубже. Вдох. Выдох. На станции всегда происходят мелкие поломки. Предохранители горят, люди устают, у кого-то нервы не выдерживают. Вера просто перенапряглась. Соловьёв повторял слова – бывает, память подвела. Лихачёв смеётся громче обычного – похмелье, вот и всё.
«Всё это можно объяснить», – сказал он себе мысленно. И повторил ещё раз, будто заклинание: «Можно объяснить».
Он представил Лену дома. Как она пьёт утренний кофе, гладит Илью по голове, торопит его в школу. Обычная сцена. Мирное утро.
Ник опёрся локтями на пульт и закрыл глаза. В голове мелькнул ночной звонок: «Он пришёл». Голос Дани был слишком реальным, слишком живым, чтобы списать на кошмар.
«Нет. Просто ребёнку приснилось. Всё совпало по времени. Совпадение».
Он открыл глаза, уставился в экран, где линии снова дрогнули и тут же выровнялись.
– Совпадение, – прошептал он, будто убеждая не систему, а самого себя.
Ник вышел в коридор, решив пройтись до щита связи. Иногда движение помогало прогнать липкую тревогу. Коридор встретил тишиной, слишком густой, как трясина, в которой тонешь.
Шаги отдавались гулко, металл под ногами вибрировал. Но неравномерно: то сильнее, то слабее, словно пол жил своей жизнью. Ник замедлил шаг и прислушался.
И услышал.
Низкий гул, похожий на далёкий басовый аккорд. Не техника – её гул он знал наизусть. Этот был другим: ритмичный, чуть сбивчивый, будто кто-то пробовал слова на языке, но не мог их произнести.
Он остановился у стены, приложил ладонь к холодной панели. Вибрация прошла в руку. Гул усилился на грани слуха, как если бы сама станция шептала себе под нос.