Первый реактор Курчатова - стр. 10
Ник прижал к груди папку с отчётами, стараясь не выдать, что это задело.
– Привет, – выдохнул он.
Лена не ответила. Ирина что-то сказала ей тихо, они обе свернули за угол, растворившись в белом свете.
Ник остался стоять. В груди сжалось неприятное чувство, как будто знакомого человека подменили. Словно ночью, у телевизора, он действительно видел не жену, а кого-то другого.
Сзади его догнал Лихачёв:
– Ты чего, Соколов? Девок разглядываешь?
Ник дёрнулся, спрятал лицо в бумагах.
– Работаю, – коротко бросил он.
Но сердце не отпускало.
Запахи в столовой всегда были одинаковыми: капустная похлёбка, прогорклое масло и чай, который заваривался литрами и всегда был мутным. Ник любил сюда заглядывать хотя бы ради шума – разговоры сбивали внутреннее напряжение.
Сегодня шум был другим. Тише. Гул голосов не заполнял зал, а распадался на короткие фразы, сказанные вполголоса. Люди сидели ближе друг к другу, спинами к стенам, будто это давало им опору.
Ник взял поднос – чай, булочка, котлета – и сел рядом с Вадимом. Тот ковырял вилкой макароны, не притронувшись к еде.
– Слышь, у тебя дома нормально спали? – спросил Вадим и не поднял глаз.
Ник пожал плечами:
– У меня сын ворочался, но ничего такого. А что?
Вадим хмыкнул:
– Полгорода не спали. Вон, у Климова жена истерила ночью, говорила, что кто-то стучал в стены. У Синицына мелкая проснулась в три часа и плакала без остановки. Все как сговорились.
Ник почувствовал, как по коже побежал холодок. Три часа. Семнадцать минут.
Рядом за столом кто-то пробормотал:
– Это, наверное, магнитные бури. На датчиках вчера фон гулял.
– Бури? – отозвался другой. – А может, снова учения какие-то? Только нам ничего не говорят.
Голоса гудели низко, сдержанно. Ник взял булочку, но так и не откусил. Во рту пересохло. Он смотрел, как Вера сидит у окна с кружкой. Она, как и утром, теребила руку, на запястье появилось еще больше царапин.
Лихачёв влетел в зал громко:
– Чего сидим, как на поминках? Еда остывает!
Несколько человек подняли на него глаза, но никто не поддержал. Смеха не было. Лишь кашель где-то в углу и звон ложки о стакан.
Ник отпил чай. Горький, как металл.
Вернувшись в пультовую, Ник сразу заметил: графики ведут себя странно. Линии то едва дрожат, то замирают, но не так, как обычно. Обычно их колебания можно объяснить шумом системы, температурой, десятком мелочей. Здесь дрожь была будто нервной.
– Смотри, – сказал он Лихачёву, кивнув на экран.
Тот заглянул, щурясь.
– Да ерунда. Калибровка гуляет. Видишь, вон в журнале. Вчера меняли блок.
Ник кивнул. Да, логично. Всегда можно найти объяснение. Но взгляд всё равно снова возвращался к тонкой линии, которая то замирала, то вдруг дёргалась, как если бы кто-то тянул за неё ниткой.
С другого конца зала раздался треск. Вера вскрикнула: из-под крышки щитка вырвалась искра, и воздух наполнился резким запахом гари. Люди бросились к панели. Сработал предохранитель, маленькая чёрная коробка обуглилась, оставив на пластике след копоти.
– Чего стоим? – гаркнул Соловьёв. – Меняйте!
Техники засуетились. Всё выглядело как обычная мелкая поломка, но Ник заметил, что Вера дрожала. Она прижала руки к груди, на запястьях ярко выделялись свежие царапины.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Я… замёрзла, – прошептала она. Голос был сдавленный, словно слова выходили через силу.