Первая любовь - стр. 27
– Дегтярев!
У меня екнуло сердце, но я напустил на себя лихость, вприпрыжку подскочил к нему и отдал честь.
– Мчитесь на склад, Дегтярев. Скажите, чтобы приготовили цементную краску.
Я вспомнил: «Смысл красоты – в единообразии». Наши казармы были серого цвета, значит, и забор должен быть серым.
– Сосновый дух загубили, – пробурчал Гапоненко, когда мы привели нашу стройку к единому мрачному стандарту.
– Загубили, – согласился я, но особо из-за того не расстроился.
Меня больше обеспокоило то, что теперь напрямую в поселок ход закрыт. А через КПП – минут на пятнадцать дольше. Впрочем, заборов без дыр не бывает…
К приезду комиссии наш городок был прилизанным, серым и чутко настороженным.
Сирена рванула во второй половине ночи. Проверяющих не обманули наши ночевки в казарме. На огневые позиции они отправили расчеты без офицеров, а нас задержали на полчаса для инспекторского опроса: стучите, мол, на свое начальство – раз в году дозволяется. Стучать, вообще, стыдно. Даже дети презирают ябедников. Так что жалобщиков не нашлось, да и особых поводов для стукачества не было.
Когда я подбежал к своей «Мостушке», антенна уже крутилась. Поднялся по приступке в кабину станции и мгновенно окунулся в мерцающий сумрак, где гуд аппаратуры не воспринимается ухом, а все посторонние звуки остаются за захлопнувшейся дверью.
Сержант Марченко сидел на связи, как и положено старшему. Гапоненко колдовал у главного индикатора. Увидев меня, поднялся, уступая место. Но я показал жестом: работай. Сам вышел на связь с КП и доложил о готовности. Минут через шесть-семь поступила команда на поиск цели. В этот момент дверь в станцию отворилась, и появился посредник – тучный майор из штаба армии. Представился, пристроился в углу на раскладном стульчике и объявил:
– Считайте, что меня нет здесь.
Он почти вывел меня из строя. Что бы я ни делал, все время чувствовал его взгляд.
– «Бамбук»! Я – «Гроб». Как слышите – прием!
Накануне я прихватил насморк, и «гром» у меня звучало, как «гроб». Сергей уловил это и, чего я совсем не ожидал, позвонил на станцию:
– Ну как вы там, в гробу?
Мы почти не разговаривали с того дня, когда меня «распечатывали» в командирской палатке, и – на тебе! – позвонил…
– Есть цель! Азимут… – Гапоненко обнаружил самолет «противника».
Развертка бежала по экрану, вспыхивала, натыкаясь на местные предметы, и совсем слабо высвечивала цель. Но щупальца локатора уже зацепились за нее.
От нас координаты цели уходили на станции орудийной наводки. Пока их операторы еще не видели противника – далеко. Но планшетисты уже прокладывали курс, и параболоиды антенн нацелились в его сторону.
Вдруг цель раздвоилась. Все ясно: противник применил помехи.
– Цель два, – доложил Гапоненко.
Может, на самом деле вторая?.. Я забыл о посреднике. Где же первая? Вон она, чуть высвечивается.
– Отставить «цель два», Гапоненко! Передавать: цель один применила помехи!
Аппаратура гудела знакомо и ровно. Как сотни тысяч комаров. Гапоненко понял, что это были помехи. А вот теперь вторая.
– Цель два…
Они навалились с разных сторон, пытаясь прорваться к охраняемому объекту. И вдруг экран ослеп.
– Цели потеряны.
Я метнулся к блоку питания. Рванул его на себя. Стронулся с места посредник – майор и тоже уткнулся в скопление проводов и ламп.