Патриархат: истоки и древность - стр. 10

Боэм предложил концепцию инверсии доминирования (или обратной иерархии доминирования): когда группа слабых упреждающе давит на потенциального сильного, сдерживая его попытки демонстрации собственного превосходства в чём-либо. И несмотря на это (а возможно, и благодаря этому), в таких группах всё равно ощущается напряжённость. Наиболее подробно Боэм развивает тему на примере опыта антрополога Джин Бриггс, которая в 1960-е пару лет прожила среди канадских эскимосов уткухиксалик. Она описывала, как малейшие жесты, мимика, улыбка были отточены у каждого члена группы, и всё это умело контролировалось, чтобы продемонстрировать именно то, что нужно, и скрыть то, что показывать нельзя. Малейшие проявления гнева или недовольства были под запретом. При этом были люди, которым самоконтроль давался плохо, нечто неудержимо рвалось наружу, из-за чего они бывали на грани провала. Бриггс описывала зарождавшееся напряжение как во всём коллективе, так и у отдельных лиц, которые были вынуждены всё держать в себе. Интересно, что именно один из таких мужчин, с трудом справлявшийся (но всё же справлявшийся) со своими эмоциями, был в коллективе наиболее близок к тому, чтобы окрестить его словом «лидер» или «уважаемый человек». Он аккуратно лавировал между культурными запретами народа – его звали Инуттиак. Особенно интересно, что когда сама Бриггс несколько раз провалила испытания по сдерживанию эмоций, и коллектив её отторг, а спустя какое-то время дал шанс реабилитироваться, Инуттиак сказал ей: «Я думаю, что ты лидер в своей собственной стране».

Важная деталь: к моменту приезда Джин Бриггс уткухиксалик уже несколько десятилетий были обращены в христианство, что снова ослабляет аргументы в пользу древности их миролюбивых традиций. Любопытным стало наблюдение Бриггс того факта, что, возможно, эскимосы все свои скрытые эмоции с лихвой отыгрывали на собаках: «Они били своих собак, и Инуттиак делал это с необычной для него яростью. Даже его фантазии были особенно жестокими – полными поножовщины, порки и убийств». Совпадение или нет, но Колин Тёрнбулл писал о таком же поведении пигмеев мбути: «я видел, как пигмеи опалили перья ещё живых птиц, объяснив это тем, что мясо становится нежнее, если смерть наступает медленно. А охотничьих собак, какими бы ценными они ни были, безжалостно пинают со дня рождения до дня смерти» [224, p. 102].

Таким образом, культура эгалитарных народов выстраивается вокруг главной темы – не дать выделиться кому-то за счёт его умений или харизмы и уровнять всех и во всём. Это сдерживание людей, которые каким-либо образом могут разорвать ткань социального равенства, уже само по себе говорит, что есть что сдерживать. Причём очевидно, что в каждом человеке это выражено в разной степени: в ком-то слабее, а в ком-то сильнее. Вот последних и требуется сдерживать. Антрополог Брайан Хейден предлагает называть таких людей аграндайзерами (aggrandizers) – то есть теми, кто стремится к величию [159], и подробно описывает, как присутствие таких людей в каждом обществе в итоге приводит к грандиозным социальным переменам – включая интенсификацию добычи пропитания, развитие производящей экономики, становление вождеств и прочих иерархий.

Полагать, будто культура равенства даётся людям легко и даже естественно, сильно ошибочно. Боэм приводит многочисленные примеры того, как фактически в каждом известном обществе эгалитарных охотников-собирателей исследователи фиксировали случаи претензий отдельных личностей на власть – но группа этому противостояла. И порой даже посредством убийства той самой личности («выскочки», как называет их Боэм). Африканские пигмеи, бушмены, хадза, андаманцы, батек, палияр и другие – везде происходило подобное.