Око за око - стр. 4
2. Тот самый центурион
– Сто восемьдесят…
Мягкие, холеные пальцы Эвбулида потянулись к теплу светильника и, подрагивая, замерли над ним.
Холодна зима в третьем году 161-й Олимпиады,[10] и хотя, как обычно, не принесла она в Аттику ни снегов, ни мороза, – этот предрассветный ветер с моря, эти дожди и промозглые туманы в этот раз кажутся особенно невыносимыми. Хвала богам, что наступил антестерион![11] И вот что особенно приятно было Эвбулиду: именно в этот месяц возрождения природы его семья начинала новую жизнь. Это ли не доброе предзнаменование самих богов? Довольная улыбка раздвинула его полные губы.
Снова и снова переживал он тот счастливый миг, когда перед зданием суда он вдруг заметил лицо, поразившее его знакомыми чертами. Высокий стройный человек в римской тоге с жестокой усмешкой на тонких губах что-то сердито выговаривал склонившемуся перед ним афинянину.
Где-то уже встречал Эвбулид этот презрительный взгляд, а еще суховатые щеки с острыми скулами, тонкий, с горбинкой, нос, чуть навыкате глаза. Но где? Когда?…
Римлянин неожиданно оттолкнул рухнувшего к его ногам афинянина, замахнулся…
И Эвбулид вспомнил: ночной бой у Карфагена, осажденного римской консульской армией и их вспомогательным отрядом… Жестокая схватка на стене, куда привел отчаянных смельчаков бесстрашный Тиберий Грахх… Занесенный над головой римского центуриона длинный меч пуна, и страшный удар его, Эвбулида, македонской махайрой по несущей смерть союзнику руке…
Сомнений не оставалось – это был тот самый центурион.
– Квинт! – радостно закричал Эвбулид, бросаясь к нему. – Пропорций!!
Римлянин недоуменно повел головой. Остановил удивленный взгляд на Эвбулиде. Брови его узнавающе дрогнули:
– Эв…булид?!
Потом они сидели за кувшином вина в харчевне, куда Эвбулид затащил старого боевого друга. Квинт Пропорций, подобрев от второй кружки вина, стал упрекать его за то, что тот живет в неподобающей славному прошлому нищете.
– Что я могу поделать? – разводил руками Эвбулид. – Хотел взять в долг, чтобы обзавестись прибыльным делом, но никто не дал даже двух мин! Кто может поручиться, что я не только выплачу проценты, но и верну сам долг? И потом, Квинт, у кого занять? Теперь в обнищавших Афинах таких, как я, – каждый второй! Есть еще, правда, твои земляки, римские ростовщики, но мы, афиняне, гм-м… боимся их!
– Боитесь? – стукнул кулаком по столу Квинт. – Скажи прямо, что ненавидите нас!
– Но, Квинт, ты должен понять моих земляков! – примирительно заметил Эвбулид. – За что грекам любить вас? Тебя я не имею в виду – ты мой друг, и мне хорошо известны твои честность и мужество. Но скажи: зачем вашему Риму – наша Греция? Воевали бы и дальше с варварами, а мы помогали вам, как под Карфагеном или в Сирии. Так нет – зачем-то вам понадобилось разрушать прекрасный Коринф, играть на бесценные сокровища его храмов в кости! Ведь вы уже захватили всю Грецию, спасибо хоть для Афин сделали исключение…
– Я воин! – багровея, уставился на него тяжелым взглядом Пропорций. – Что приказали, то и сделал. Приказал консул[12] Сципион Эмилиан сравнять с землей Карфаген – сравнял. Повелел сенат разрушить Коринф и продать его жителей в рабство – разрушил и продал. Ну а ценности храмов… подумаешь ценности! Консул Муммий, отправляя наш корабль с ними в Италию, прямо приказал: «Если с этими картинами, статуями и расписными вазами что-нибудь случится, если они разобьются или утонут, то вы должны будете изготовить новые, причем точно такие же!» И если бы так случилось, если б Нептун послал бурю или Марс – вражеские корабли, то изготовили бы! Приказ консула – высший приказ для римского воина!