Окаяныш - стр. 5
– Чегось глазья повылупляла? Спи, шелапутная! Ночь уже к рассвету котится, а ты всё ёрзаш!
Что-то невесомое пощекотало лицо, и тяжесть спала. Судорожно вздохнув, Мила, смогла, наконец, повернуться на бок. Но когда попыталась привстать с постели – её мягко толкнуло в грудь, и, ещё не коснувшись подушки, она уснула.
Разбудила Милу баба Жоля – безжалостно стащила одеяло и сразу принялась ругать.
– Ты что же не заперла за мной? И окно нараспашку! Ведь говорила тебе! Предупреждала!
– Доброе утро, – Мила с трудом разлепила глаза. – Я привыкла спать с открытым окном. Не могу без свежего воздуха.
– Свежего воздуха ей подавай, – проворчала бабка и с одобрением осмотрела пустые тарелку и кувшин. – Понравились тебе пирожки? Не слишком кислила густянка?
– Мне? Д-да… понравились. Спасибо вам за хлопоты. – спросонья думалось плохо, и Мила не стала заморачиваться таинственным исчезновением приготовленной бабкой снеди.
– Вот и хорошо. Сейчас ко мне пойдём. Завтраком тебя накормлю. Будешь пенку с молока? Ты любила, я помню. Такая раньше была славная пышечка, а теперь тоща да голенаста, что аистиха.
Отказываться было бесполезно, и, наскоро умывшись над стареньким тазом, Мила поплелась за бабкой. Пострадавший палец её больше не беспокоил, а про ворчливый голос и визит летучей мыши она странным образом позабыла.
Утро было залито солнечным светом. По траве рассыпались золотинки росы. Где-то высоко в кроне старого вяза заливался мелодичными переливами дрозд.
У заборчиков лиловели густые заросли душицы, белели колпачки колокольчиков, желтели шапочки пижмы. И Мила невольно подумала, какой из них может получиться красивый венок.
Когда-нибудь и ты сплетёшь такой венок. Непременно сплетёшь. – вспомнилось ей вдруг, и на миг сделалось зябко и тревожно.
Но когда на соседний заборчик вознёсся полыхающий рыжиной петух да издал приветственное «Кукарррекккуууу!» – Милу отпустило.
У бабы Жоли было чисто и пустовато, в сенях стояли ведро да веник вверх прутьями. У стены маленькой кухоньки громоздился сундук с откинутой крышкой, доверху заполненный посудой. Неказистый столик и парочка табуретов, печь, углом выступающая из стены и вдоль окна на веревочке свежие ещё пучки распустившейся душицы и зверобоя – таков был нехитрый скарб бабки.
– Долго ты собиралась. Но правильно, что приехала. Саня всё ждала… да вот не дождалась… – баба Жоля вздохнула и повинилась. – Чтой-то я с утра тебе мозги парю. Сейчас блинцами займусь. Капустными. Не забыла их вкус?
Забыла. Потому что никогда не пробовала. – хотела ответить ей Мила, но бабка вдруг шикнула на кого-то, замахала фартуком.
– А ну, поди вон! За нами не приглашённым увязался. Нечего девку смущать! Ещё успеешь насмотреться.
– Вы с кем разговариваете? – растерянно поинтересовалась Мила.
– А вон, вишь, ужак пополз? Его и гнала.
Через порожек тонкой верёвочкой действительно проскользнула змея, и Мила порадовалась про себя, что не заметила её раньше. Змей она боялась ещё больше, чем жаб, хотя и никогда не встречала.
– Они здесь свободно ползают??
– Змеи-то? Не. Только этот шуршит, когда не летает. А иной раз котом прибежит. За сметаной моей охотится.
Выдав эту загадочную тираду, Жоля разрезала капустный кочан на четыре части, и, нашинковав каждую меленько и тонко, присыпала солью и хорошенько пожамкала в плошке. Потом вбила яйцо, пару щепоток муки, поперчила, ещё досолила.