Окаяныш - стр. 6
– Тебе большим блином пожарить? Или, лучше, оладушками? – спросила Милу, потянувшись за сковородой.
– Делайте как вам удобнее.
– Да мне всё равно. Хочется тебя побаловать, вот и интересуюсь.
Водрузив сковородку на печь, бабка принесла банку золотистого топлёного масла и похвасталась:
– Я только на таком готовлю. Гораздо вкуснее получается.
Она отколупнула приличный кусок, бросила на раскалившуюся сковороду и, когда раздалось уютное шкворчание, выложила ложкой несколько ровненьких небольших лепёшек.
– Саня их иначе готовила. Добавляла чтой-то для вкуса. Так и не призналась в рецепте, унесла с собой. Она много чего по-своему стряпала и всё особенное, вкусное. Да что я говорю, когда ты сама всё знаешь.
Мила давно порывалась сказать, что ничего не знает и вообще не помнит ни её, ни какую-то Саню. Но каждый раз, когда хотела это сделать – словно что-то мешало, удерживало от признания.
– Шчас поешь и провожу тебя до дому, за столько лет позабыла поди дороженьку? – поддев лопаточкой тонкую поджаристую лепёшечку, бабка перевернула её другой стороной. – Дом-то, понятно, не обжитой, запущенный, но хоть посмотришь на свое наследие.
– Какое наследие? – изумлённо переспросила Мила.
– Дак бабино. Саня тебе одной дом оставила. Ты теперь в нём полноправная хозяйка.
Ключ! – стремительно пронеслось в голове. Вот значит, для чего его переслали! Но почему не приложили записку, почему ничего не объяснили?
– Но… Я ничего не знаю ни про какое наследство! Должен же был позвонить нотариус? Или написать? – представления о вхождении в наследство у Милы были самые смутные.
– Э-э-э. – махнула на неё лопаточкой Жоля. – Какой там нотариус, Милушка. У нас в глуши проще пусчоса встретить или вон мерников. Третьего дня Янке возле запруды наре примерещилась. Спасибо у неё красная лента в волосах была. Ею и спаслась.
Мила взглянула на бабку – не шутит ли? Но та без улыбки перекладывала на тарелку приготовленные оладьи.
– Вот, угощайся. Шчас и густянку поставлю. А может, хочешь смятаны? Она у меня слаще сливок!
– Спасибо. Я так поем, – Мила потянулась за оладушком. Тот оказался хрустящим снаружи и мягким внутри, а уж каким вкусным!
– Вот и хорошо. Ты ешь. Ешь. Идти порядком придётся. По просеке через лес почти до самой болотины. Сапоги мои наденешь, от мошкары подкурим полынь. Справимся как-нибудь. А на ночёву опять в Лёхин дом вернёшься. Ему он теперь без надобности.
Глава 2
Мила доедала последнюю оладушку, когда в дом к бабе Жоле ворвалась худая растрёпанная тётка в ярко-синем спортивном костюме и красных лаковых босоножках и заголосила уже от порожка:
– Спаси-помоги, Апанасовна! Спаси! Не оставь семью без кормильца!
– Чаго орешь, Руська? Опять что ли дурань твой евнику в картишки удачу продул?
– Нет, что ты! После прошлого раза он к евне и не подходит! Хуже всё, Апанасовна! Ох, как хуже! Блазень он словил! Стукотит теперя внутри, тянет в пущу!
– Когда успел? – баба Жоля нахмурилась и полезла в сундук, загремела посудой да склянками.
– С реки принёс. Они с Петром ночью рыбалили да поплевали в воду с пьяных глаз. Вадзяник за то и пустил блазень! Пётр успел откреститься, а мой дурань принял! Помоги, Апанасовна! Я в долгу не останусь!
– Ох, Руся! Не ко времени всё! – попеняла бабка, выставляя на стол парочку пузырьков да потёртый мешочек, накрепко увязанный суровой ниткой. – У меня дело срочное, а блазень-то быстро не снять. Теперь отложить придётся. Такая досада.