Нелюбушка - стр. 33

Господский дом сиял чистотой, но я в первый же день убедилась, что это видимость для княгини. В комнатках, куда ее сиятельство никогда не заглядывала, высились горы нечистого белья, часть помещений буквально заросла грязью, пыль свисала гроздьями с потолка, и пауки чувствовали себя хозяевами – куда там дому моей матери.

Не то чтобы я хотела вмешиваться и что-то кардинально менять. К тому же я всерьез опасалась, что у Софьи может случиться обострение, если что-то нарушится в ее привычном мире. Мне не доводилось сталкиваться с людьми, страдающими расстройствами, но читала я достаточно, чтобы понимать, насколько может оказаться болезненной совершенно ненужная провокация. Софья отнеслась ко мне так по-человечески, будучи мне посторонней, что я скорее согласилась бы самолично кого-нибудь высечь, чем отблагодарила ее подобным низким образом ради непонятно чего.

Все, что касалось ее комнат, я собиралась сохранить в том же порядке, но как подступиться к загаженным помещениям и грязному белью, пока не поняла. Девки и бабы не ленились, не сидели ни минуты без дела, и выходило, что для капитальной уборки во всем доме просто недоставало рук.

Мой надзор был пристален, но излишен, хотя дворня под моим взглядом начинала работать еще усерднее, а болтать – меньше, и до обеда мы успевали привести в порядок все княжеские комнаты, а после обеда я отправляла баб и девок стирать – мало-помалу разобрать кошмарные залежи, пока в них мыши не завелись. Стирка в эту эпоху была занятием не для слабонервных, и пусть ни одна баба или девка не отлынивала, белья сугубо на взгляд меньше не становилось. Кроме того, периодически прибегала с бледным лицом горничная Танюшка и чуть не плача рассказывала, что в очередном княжеском сундуке объявилась моль – бабы и девки бросали все и кидались спасать шубы и муфточки.

Я разводила руками – шубы были важнее.

Когда спадала самая жара, я забирала Аннушку у Ефимии, жены Мартына Лукича, и мы шли гулять по имению – я, Анна и Софья. Княгиня знакомила меня со своей вотчиной – как она сама говорила – и между делом болтала в своей неподражаемой манере, с улыбкой отвечая на поклоны крестьян.

– Кому, как не мне, понимать вас, Любушка? – щебетала княгиня, изящно придерживая юбку простого светлого платья, стоившего, наверное, как десяток крепких крепостных мужиков. Крепкие крепостные мужики при виде княгини сбегались, выстраивались в ряд, снимали шапки и в пояс кланялись, мне представлялось, что искренне – сытые, хорошо одетые, здоровые мужики, жаловаться им не приходится. – Вы покинули отчий дом, послушав глупое сердце? Мне исполнилось восемнадцать, когда батюшка представил меня ко двору. Я могла бы стать фрейлиной ее императорского высочества – вообразите, какая бы то была скука! – Она картинно воздевала к небу глаза, а я поражалась: некрасивая, бесцветная, по первому впечатлению – поверхностная балаболка, но как же она умна!

Имение, как я уже узнала от Мартына Лукича, Лукищево-Поречное, ранее называвшееся Лукищево-Верхнее, выкупили у прежнего хозяина, того самого барина, который затравил медведем возлюбленного Насти. На момент покупки дела у Лукищева шли немногим лучше, чем у моей матери, и деньги ему оказались как нельзя кстати – Мартын, ухмыляясь, поведал, что имение купили задешево, учитывая и дом, и крестьян, но Лукищев был счастлив до такой степени, что не просыхал две недели. Софья же за короткий срок, всего за два года, превратила свои новые владения в цветущий сад.