Наследники скорби - стр. 14
К окончанию странствия Ихтор и Рыжка так сроднились, что и спали, и ели только вместе, несмотря на удивлённые взгляды людей. Стоило целителю улечься, рыжая спутница тут же взбиралась ему на грудь и принималась громко, старательно урчать. За столом она сидела на коленях у хозяина, норовя засунуть в тарелку морду вместе с усами. А когда получала за это щелчок по носу, обижалась, гордо разворачивалась, провозила хвостом по содержимому миски и уходила.
В последний раз Ихтор не выдержал и щёлкнул по розовому носу особенно сильно. Рыжка выказала человеку всю глубину своего негодования, напакостив на сапоги, а затем злорадно слушала из-за печи ругань. После этого обережник выудил кошку, засунул в перемётную суму и плотно завязал горловину. Рыжка обиженно завывала всю дорогу, потом устала и уснула под мерное покачивание. А проснулась лишь тогда, когда человек извлёк её из мрака седельной сумы на залитый солнцем огромный двор.
Кошка стремительно вскарабкалась по рукаву рубахи на плечо креффа и испуганно зашипела, глядя на каменную громаду невиданной высоты.
– Вот и приехали, – сказал Ихтор, осторожно снимая спутницу с плеча.
Рыжка мявкнула, огляделась, после чего виновато потёрлась об изуродованную щёку целителя, призывая помириться.
– Ишь, плутовка. – Он усмехнулся и погладил мягкую спинку. – Ну, идём, покажу, где жить теперь будешь.
Глава 3
В топоте лошадиных копыт Лесане изо дня в день слышалось одно и то же: «Домой. Домой. Домой!» А тянувшийся от Цитадели больша́к[14] расходился, словно река ручейками, на просёлочные дороги, вился среди полей и лесов. Всё ближе и ближе родная весь. Вот и места знакомые.
Сердце обережницы затрепетало. Ещё несколько оборотов – и покажутся памятные до последней доски ворота Невежи и окружённый старыми липами родной тын! Как её там встретят? Живы ли все? Здоровы ли? Хотелось пришпорить лошадь, отправить в галоп, да нельзя на лесной тропе.
Наконец чаща расступилась, явив частокол из заострённых брёвен с потемневшими защитными резами. Лесана натянула повод и замерла в седле. Ничего здесь не изменилось: те же липы, та же пыльная дорога, та же неровная царапина на створке ворот. То бык дядьки Гляда провёз рогом ещё вёсен восемь назад. Мужики тогда на него всей весью вышли, еле свалили клятого, так лютовал. Оказалось, шершень ужалил.
Лесана стискивала в руках узду, не решалась направить лошадь вперёд. Воспоминания навалились, замелькали перед глазами. Словно и не было пяти вёсен на чужбине.
Когда обережница въехала в весь, на улице было тихо. Лишь ребятишки, игравшие в пыли, с удивлением отрыли рты, глядя на незнакомого вершника в чёрном облачении. Малышня порскнула в стороны, а Лесана едва заметно улыбнулась. Будет теперь у них разговоров!
Вот и знакомый куст калины. Надо же, не срубил его отец, как грозился. Девушка спешилась и, ведя кобылу в поводу, вошла во двор. На скрип ворот обернулась стоящая возле хлева женщина в поско́нной[15] рубахе. Обережница сразу узнала мать, постаревшую, поседевшую, но по-прежнему родную. Лесана уже собралась броситься к ней, но хозяйка сама пошла навстречу, поспешно оправляя на голове покрывало. Девушка хотела раскинуть руки, но мать поклонилась и сказала:
– Мира в пути, обережник.
Земля под ногами Лесаны закачалась.