Наследники скорби - стр. 13
Утром Огняна накормила его кашей и блинами, завернула этих же лакомств в холстину, напутствовала:
– На вот, поешь в дороге. Встрешник с этими горшками, выкинешь. Уж чего-чего, а горшков мы налепим. Бери, бери!
Она столь ласково и настойчиво уговаривала, что Ихтор не смог отказаться от вкусной домашней стряпни. А ещё ему вновь поблазнилось, будто Огняна – родной человек. А от заботы родни как отнекаешься?
Целитель убрал снедь в перемётную суму и ощутил, как в душе шевельнулась грусть. Захотелось однажды сюда воротиться, а паче чаяния вовсе не уезжать. Задержаться. На день. Два.
Поэтому обережник сухо поблагодарил хозяйку и направил коня со двора. А она стояла в распахнутых воротах и смотрела вслед.
– Эх, горе ты горькое, – пробормотала вполголоса и закрыла тяжёлую створку.
Ихтор решил остановиться на привал, чтобы дать роздых жеребцу. Спешился, погладил животинку по дёргающейся шее. Конь беспокойно прядал ушами. Видать, в чаще рыскал зверь. Обережник прислушался. Тихо. Только ветер шелестит в кронах.
– Ну что ты? Что ты, – ласково уговаривал крефф жеребца.
Мало-помалу спокойный голос хозяина подействовала на животное.
Вскоре целитель снял поклажу и отпустил коня пастись. Однако тот нет-нет да вскидывал беспокойно голову и фыркал. Потому, устраиваясь поесть, обережник всё-таки положил под руку оружие. Ну как, правда, вынырнет из чащи хищник?
Неторопливо доедая остывшую кашу, Ихтор заметил возню возле лежащей в траве перемётной сумы. Прислушался. Отрывистое, негодующее мяуканье. Ещё одно. И ещё. Крефф удивлённо отставил в сторону Огнянин горшок, подошёл к поклаже и наклонился. Рядом с мешком извивался запутавшийся лапой в завязках рыжий кот.
– Ты откуда? – спросил обережник, поднимая находку за холку и поворачивая то так, то эдак.
Кот безропотно висел, не пытаясь вывернуться. Был он рыжий-рыжий, но не полосатый, а будто в тёмно-ржавых разводах. Подпушек оказался жёлтым, как и глаза, с надеждой заглядывающие человеку в душу.
Целитель хмыкнул, перевернул находку, подул между задних лапок. Кошка. Нежданная попутчица возмутилась таким обхождением, вырвалась, стукнула креффа лапой и неторопливо двинулась к горшку с кашей. Опустила туда морду и принялась чавкать. Ихтор рассмеялся. Одна из Огняниных подопечных. Видать, юркнула утром в суму, а выбраться не смогла.
– Как же назвать тебя? – задумчиво спросил крефф. – Огняной?
И сам усмехнулся неловкой шутке.
Знатную памятку оставила о себе вдовушка. Куда там горшкам.
Тяжёлой ладонью Ихтор погладил тонкую спинку с выступающими позвонками и сказал:
– Будешь Рыжкой.
Кошка вынула морду из горшка, посмотрела на человека янтарными глазами и тут же воротилась к прерванной трапезе. Впрочем, вскоре она отошла в сторонку и принялась умываться. Ихтор, посмеиваясь, доел остатки каши и, подхватив неожиданную спутницу на руки, вытянулся с ней на траве.
Некоторое время все трое нежились: конь пощипывал молодую траву, кошка мурлыкала под руками, а человек дремал. Потом отправились в путь. Рыжка сызнова юркнула в суму, высунула морду и посматривала на проплывающие мимо деревья.
В последующие седмицы Ихтор не раз ловил себя на мысли, что, вероятно, стареет. А как ещё объяснить невесть откуда взявшиеся в наставнике Цитадели мягкость и заботливость? На него и в весях глядели с недоумением – обережник с кошкой… Однако Рыжка была полна достоинства: с котами не зналась, шипела на собак, играла с детьми, держалась ближе к своему человеку, царапала его, ежели надоедал, обижалась, ежели не надоедал, и уходила спать в его сапоги. Словом, вела себя как всякая кошка, а в день отъезда важно восседала на перемётных сумах, ожидая, когда её устроят с удобствами.