Мы с королевой - стр. 24

– О господи! – В голосе Филипа зазвучали угрожающие нотки. – Ну, давай-давай, выкладывай!

Тони подумал, что королеве пора бы и присесть: выглядит она хуже некуда. Он взял ее под руку и провел в гостиную. Газ в камине не горел; порывшись в карманах, Тони нащупал пятидесятипенсовик и сунул в счетчик. Вспыхнуло пламя, и королева благодарно склонилась к теплу.

– Сдается мне, мамаше вашей неплохо бы выпить чайку, – подсказал Тони Чарлзу.

Тони уже понял, что от Филипа в доме толку ждать не приходится, мужик даже одеться сам не может. Но и Чарлз, заметил Тони, подметая стружки и зачищая шкуркой нижний край двери, уже целых четверть часа попусту мечется по кухне, безуспешно пытаясь найти заварку, молоко и десертные ложки; Тони пошел к себе и попросил Беверли поставить чайник.

Королева неотрывно смотрела на огонь. А она-то полагала, что этот давний фамильный спор Виндзоров с Маунтбеттенами порос быльем, – и вот на тебе, снова поднял свою мерзкую голову. Во всем виноват Луис Маунтбеттен. Когда родился Чарли, этот гнусный сноб уговорил карлайлского епископа отметить, что негоже-де лишать ребенка, рожденного в законном браке, отцовской фамилии. Эти соображения безвестного священника попали на первые полосы всех центральных газет. И тогда лорд Маунтбеттен всерьез развернул кампанию по возвеличиванию своего имени, добиваясь, чтобы царствующая династия его приняла. Королева разрывалась тогда, желая, с одной стороны, угодить мужу и Луису Маунтбеттену, а с другой – стремясь выполнить волю короля Георга У основавшего, как он надеялся, Виндзорскую династию на веки вечные. Королева закрыла глаза. Луиса уже давно нет на свете, однако влияние его ощущается до сих пор.

Вошла Беверли с подносом в руках; на нем стояли четыре дымящиеся кружки с чаем и два стакана оранжевой шипучки. В жарко-рыжей жидкости болтались толстые полосатые соломинки. На тарелке, покрытой бумажной салфеточкой, лежало сухое печенье. Чарлз взял у Беверли поднос и стал топтаться, прикидывая, куда бы его поставить. Королева наблюдала за сыном с нарастающим раздражением.

– На мой письменный стол, Чарлз!

Чарлз водрузил поднос на стоявший у окна столик «Чиппендейл»[13] и стал раздавать кружки и стаканы. Пышнотелая Беверли смущала и волновала его. В какой-то миг он мысленно увидел, как она, обнаженная, закутанная в кисею, любуется собственным отражением в зеркале, которое держит Амур. Венера девяностых годов XX века.

– Это миссис Беверли Тредголд, Чарлз, – представила соседку королева.

– Здравствуйте, как поживаете? – Чарлз протянул руку.

– Спасибо, в полном порядке. – Беверли ухватила его ладонь и энергично встряхнула.

– Мой сын, Чарлз Виндзор, – сказала королева.

– Маунтбеттен, – поправил Филип. И, обращаясь к Беверли, пояснил: – Его зовут Чарлз Маунтбеттен. Я его отец, и фамилия у него моя.

Чарлз подумал, что давно уже пора положить конец жуткому отцовскому деспотизму. А какую фамилию носила в девичестве его прабабка, королева Мария? Тек. Да, точно. Чарли Тек – неплохо, пожалуй, звучит?

– Мы потом это обсудим, Филип, – остановила мужа королева.

– Нечего тут обсуждать. Я – глава дома. Сорок лет я шагал позади тебя. Теперь моя очередь выйти вперед.

– Ты, значит, хочешь вести дом, да, Филип?

– Да, хочу.

– В таком случае, – сказала королева, – пойди-ка на кухню и ознакомься с многочисленными приспособлениями и операциями, необходимыми для заваривания чая. Не можем же мы вечно уповать на щедрость миссис Тредголд.