Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 73
Он начал критиковать работу Франсиско. Портреты короля получились далеко не такими, какими могли бы быть. Да, он вложил в них много труда, но мало внутренней сосредоточенности. Это чисто репрезентативные полотна, недостойные сегодняшнего Гойи.
– И я знаю причину этой неудачи, – говорил он. – Вы заняты второстепенными вещами. Ваше сердце не участвует в работе.
– Послушай, ты, умник, – относительно спокойно возражал Гойя, – завистник несчастный, жалкий недоучка, ты прекрасно знаешь, что эти портреты ничуть не хуже всех остальных, которые я написал с дона Карлоса.
– Верно, – отвечал Агустин, – и именно поэтому они плохи. Вы сейчас можете больше, чем раньше. Я повторяю: вы слишком ленивы. – Вспомнив о Лусии, он рассердился не на шутку. – Вы уже стары для амурных приключений! – продолжил он враждебным тоном. – Вам нужно еще многому научиться, а времени у вас остается все меньше. Если вы и дальше будете тратить его впустую, то все, что вы сделали, останется втуне, а сами вы уподобитесь выработанному и заброшенному руднику.
– Говори, говори, – тихо, со злостью в голосе отзывался Гойя. – Сегодня я хорошо слышу, сегодня я услышу все, что ты скажешь.
– Тебе выпало невероятное, незаслуженное счастье, – не смущаясь, продолжал Агустин. – Тебе позирует король, один раз, второй, расхаживает перед тобой в одном жилете, показывает тебе свои часы… И что ты сделал с этой уникальной возможностью увидеть его насквозь? Ты передал в лице твоего Карлоса то, что видим в нем мы, патриоты? Ты ослеп от своих любовных бредней, не видишь даже того, что видно любому ремесленнику. Qué vergüenza! Карлос был с тобой любезен, рассказал тебе об эстремадурских окороках, и ты уже вообразил его великим королем и пририсовал к парадному мундиру и Золотому руну[43] достойное лицо.
– Ну вот, ты сказал все, что хотел, – все так же нарочито спокойно произнес Гойя. – А теперь я отправлю тебя домой. Причем на самом старом муле, какого только удастся найти в Сан.
Он ожидал, что Агустин вспылит. Думал, что тот выскочит вон, громко хлопнув дверью, так что содрогнется весь Эскориал. Но ничего подобного не произошло. Агустину, доставшему из ящика стола эскизы Франсиско к портрету короля, случайно попался на глаза лежавший там лист с изображением «полуденного призрака». Он впился в него глазами и умолк.
– Это так, безделица. Набросал от скуки. Баловство. Каприз, – почти смущенно пояснил Гойя.
С этой минуты Агустин больше не упоминал о новых амурных приключениях Франсиско и о его пренебрежении к своему искусству. Более того, он был с ним ласков и осторожен в высказываниях, даже когда речь шла о чисто ремесленных сторонах их работы. Франсиско не знал, радоваться ему или огорчаться тому, что Агустин оказался столь проницательным в отношении его личной драмы.
Королева Мария-Луиза позировала Гойе верхом на жеребце Марсиале в мундире лейб-гвардейского полка. Будучи прекрасной наездницей, она сидела в мужском седле, высоко и гордо подняв голову.
Гойю вполне удовлетворило бы, если бы королева во время следующих сеансов сидела на деревянных козлах. Но ему доставляло острую радость заставлять ее вновь и вновь показывать свое наездническое искусство, тем более в присутствии Агустина. Он просил королеву повернуть лошадь то в ту, то в другую сторону, держать голову то так, то этак. Желая подчеркнуть важность участия в работе Агустина, он то и дело спрашивал его: