Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 72
Для трех заказанных портретов Гойе понадобилось бы не более трех или четырех сеансов; с помощью сделанных эскизов и присланных ему в ателье сюртуков и мундиров он, вероятно, управился бы с работой скорее. Но Карлосу было скучно в Эскориале, его радовали сеансы, он усердно позировал своему придворному живописцу – пять дней, восемь дней, утро за утром, по два-три часа. Ему явно доставляло удовольствие общение с Франсиско. Он расспрашивал художника о его детях, рассказывал о своих. Говорил об охоте. Делился своими гастрономическими пристрастиями, всякий раз восторженно отзывался о ветчине, которую привозили ко двору из Эстремадуры, из родных мест его дорогого Мануэля.
В конце концов королева заявила, что Гойя довольно потрудился на короля и что теперь она сама желает воспользоваться услугами придворного живописца.
Донья Мария-Луиза была в хорошем настроении. Известие об «оргии» Пепы в Эскориале она, вопреки ожиданиям, восприняла без особого возмущения. Для нее было важно, что эта особа уехала и теперь она снова могла заявить свои права на Мануэля, не роняя собственного достоинства. А тот, в свою очередь, обрадовался, с одной стороны, тому, что Мария-Луиза не устроила ему сцену ревности, а с другой – что хоть какое-то время ему не придется выслушивать настойчивые призывы Пепы к героическим поступкам. К тому же умная Мария-Луиза проявила необыкновенное великодушие. Она сделала вид, будто он уже давно добивается установления добрососедских отношений с Французской республикой, хвалила его перед грандами и министрами как человека, который хочет дать Испании мир. Дружба королевы и премьер-министра стала крепче, чем прежде.
Таким образом, Гойе позировала веселая и очень благосклонная Мария-Луиза. Он уже писал ее около десяти лет назад, еще принцессой. Тогда она, будучи невзрачной дурнушкой, все же могла производить впечатление на мужчин. Теперь, постарев и еще больше подурнев, она тем не менее стремилась к успеху не только как королева, но и как женщина. Она выписывала себе платья, белье, драгоценные притирания и духи из всех столиц Европы, наносила на ночь маску из теста и диковинных масел, брала уроки танцев, ходила взад-вперед перед зеркалом с цепочками на щиколотках, чтобы улучшить походку. Она с барственным бесстыдством рассказывала Гойе о том, чего стоило ей стремление сохранить молодость и женское обаяние. Ему нравилась ее бурная энергия, и он решил написать ее такой, какой она была, – некрасивой, но интересной.
Ему не хватало его мастерской, а еще больше Агустина с его советами, с его ворчливой критикой и множеством мелких, но полезных услуг. Перенаселенность Эскориала не позволяла ему просить разрешения вызвать во дворец помощника.
Но вот дон Мануэль подарил королеве в знак примирения жеребца Марсиала, гордость его конюшен, и та пожелала отблагодарить его, заказав для него свой конный портрет. Писать огромные парадные портреты без помощников, да еще в короткий срок, было почти невозможно. Теперь Гойя мог с полным основанием привлечь к работе своего друга и ученика дона Агустина Эстеве.
Агустин приехал. Соскучившись по другу, он приветствовал его широкой улыбкой. Ему было приятно, что Франсиско добился для него приглашения в Эскориал.
Однако вскоре он заметил, что во время работы Гойя иногда вдруг уносится куда-то мыслями, забывая обо всем на свете, что он поглощен мучительным и бесплодным ожиданием каких-то событий или вестей. Постепенно из слов и намеков Лусии, Мигеля, аббата он понял причину этих мук и увидел, насколько неисцелима и опасна болезнь, поразившая его друга на этот раз.