Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля - стр. 41
– Молодец какая, – искренне похвалил Гусь. – Что рисуешь? Выставки были уже? Я, может, глупые вопросы задаю, прости, просто первый раз в жизни художницу вижу, не знаю, чем ваш брат живёт… Мастерская у тебя, например, есть? У художницы должна быть мастерская, я так думаю.
– Есть, в квартире. Там я для себя рисую, по настроению, как здесь, например, а работаю в Иконописной мастерской.
– Где-где? – переспросил Гусь.
– Мы пишем в византийском стиле, восстанавливаем каноническое русское направление иконописи… Ветковская икона, Невьянская икона, Поморская икона с тундровым позёмом... – начала перечислять Ляля.
– Охренень! Ой, прости, – Гусь заткнул себе рот двумя руками, вылупившись на неё, как на восьмое чудо света.
Нет, на единственное чудо. Все остальные чудеса померкли в его глазах навсегда, осталась одна-единственная девушка, в нелепом, катастрофически не идущем ей наряде, посредине траншеи, среди красно-розовой пустыни в лунном сиянии.
– Ты монашка, что ли? – прокашлявшись, хрипло проговорил Гусь, слегка порозовел сквозь загар, впрочем, это могло Ляле почудиться.
– Нет, – засмеялась Ляля. – Я учусь на кафедре истории Церкви, в мастерской мы восстанавливаем старообрядческие техники иконописи – это работа, точно такая же, как… Славина, например, или твоя.
– Да ладно! – фыркнул Гусь. – Военных, как… в общем, много военных, а художницу-иконописицу… и не выговоришь с полтычка даже, впервые вижу. Готов что угодно поставить на то, что никто из наших мужиков не видел! Вот чудо, так чудо! Как тебе в голову пришло такую «работу» выбрать?
– Не знаю, – пожала плечами Ляля, она действительно не знала, откуда взялся в ней подобный интерес, мама – профессор кафедры истории Церкви, – повлияла или история семьи? – Ты как военным стал?
– Меня отец в кадетский корпус запихнул после девятого, особо не спрашивал, хочу я или нет, там научили «родину любить», – усмехнулся он. – После – воздушно-десантное училище, и вот он я, – покрутился на одном месте, красуясь, давая себя разглядеть во всей красе и стати.
– Почему не спрашивал? – удивилась Ляля, изо всех сил игнорируя то, что видела.
Достаточно с неё видений, насмотрелась. До сих пор, стоит отпустить силу волю на долю секунды, покрывалась потом, низ живота наливался тяжестью, становилось горячо и влажно. Неизвестно ещё, что на её лице в этот момент было написано. Не хватало, чтобы источник её состояния что-то заподозрил, тогда вообще – ложись и умирай со стыда.
– Так себе история, – поморщился Гусь. – Без подробностей могу рассказать, если хочешь, не обещаю, что будет весело.
– Расскажи, – кивнула Ляля.
Почему-то захотелось узнать о Викторе Бисарове подробности. Откуда он родом, что ему нравится, что нет, куда возвращается после командировок, кого ценит, чем дорожит. Что его держит на планет Земля.
– У меня отец – старший оперуполномоченный по особо важным делам области. Всё детство, сколько себя помню, авторитетом для меня был, слушался его беспрекословно, гордился. В общем, считал, что у меня лучший батя на свете. В четырнадцать оказалось, что у «лучшего бати на свете» вторая семья есть, а моя сестричка, почти моя ровесница, через три улицы живёт. Крышу мне знатно сорвало, по малолетке не сел, только потому, что каждая собака знала, чей я отпрыск, тащили не в отдел полиции, а сразу к отцу в кабинет. Потом мать под машину попала, насмерть, – помолчал Гусь. – Водитель клялся, что она сама шагнула под колёса, я ни на минуту не верил, что она сама, только срок ему дали минимальный из возможных, понятно, чьими стараниями. Тогда меня окончательно снесло, остановить только чудо могло. Чудо сотворила армейка, куда меня отец силком засунул, предварительно хорошенько съездив по морде лица.