Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля - стр. 40

Словно выронил мелочь в песок, собрать не удалось, да и не хотелось – ерунда ведь. Самый верный выход – забыть. Не забивать себе голову ничего не значащими пустяками.

– Постараюсь, – нервно повела плечом Ляля, тяжело сглатывая.

– Это будет моё желание, – заявил Гусь. – Вот моё первое желание: не вспоминать то, что случилось, будто не было ничего.

– А второе? – промямлила Ляля, не зная, что ответить.

Всё, что происходило, было странным, нереальным. Ночь пахла привычной пылью, вперемешку с влажностью, ярким жасмином. Шелестела полусухими кустарниками, завядшей, не успевшей пойти в рост, травой. Обдувала тёплым ветром, окутывала темнотой, пронизанной лунным светом и холодным отблеском звёзд.

Внешне ей почти удавалось выглядеть спокойной. Лишь пылающие щёки могли намекнуть на мысли, которые появлялись помимо воли Ляли, сами по себе, благодаря разыгравшемуся воображению.

Внутри же трясло, клокотало, неслось со скоростью света. Заставляло кровь кипеть, сердце с силой колотиться – того и гляди выпрыгнет из груди.

– Второе?

Гусь посмотрел на Лялю, взгляд очертил абрис лица, опустился ниже, к широкой, чуть растянутой горловине футболки, задержался на ключицах, метнулся к приоткрытым губам, огладил по очереди верхнюю и нижнюю. Ляля готова была поклясться, она физически ощущала каждое воображаемое прикосновение его взгляда к своему телу.

– Есть второе, – сказал он. – Но не стану. Вдруг снова понадобится погадать на картах, – едва заметно улыбнулся, нагло подмигнул, – Только если ты сама захочешь, – добавил с мягкой улыбкой.

Ляле хотелось сказать, что не захочет никогда в жизни, этого не может быть, потому что быть не может. И разум был с ней полностью и безоговорочно солидарен. Она точно знала, какого мужчину ждала всю жизнь, какие у него должны быть качества. Наглость, синий, бездонный взгляд, загар, широкая, не к месту беззаботная улыбка и расслабленный вид точно не входили в перечень, как и бесконечный перечень лёгких побед и… мужское достоинство такого размера. Впрочем, последнее она в своём воображаемом избраннике не рисовала.

А тело, предательского тело, которое, видимо под действием климата, говорило совсем другое. Оно вдруг решило, что совсем не против синих глаз и загара, что расслабленная, как на пляже, улыбка очень ему нравится. А член приковывает внимание… не пенис, половой орган, достоинство, а именно член.

И от этого становилось откровенно не по себе, противно от себя самой становилось.

Она не должна так думать, и чувствовать так тоже не должна.

– Давай поговорим о чём-нибудь, – перебил поток мыслей Ляли Гусь, оставалось надеяться, что он не прочитал ничего на её лице. – Будет третье желание. Поговорить.

– О чём? – тихо-тихо спросила Ляля, уставившись на землю и собственные ноги, выглядывающие из-под футболки, как из-под платья средней длины.

Что-то Фея-Крестная напутала в её сказке.

Вместо хрустальных туфелек – резиновые шлёпанцы сорок третьего размера, из которых тридцать пятый Лялин просто вылетал.

Вместо бального наряда – камуфляжная футболка.

Вместо принца – Гусь.

– Рисунки видел в столовой, правду мужики говорят, ты нарисовала? Ты художница, что ли?

– Художница, я Суриковку окончила с красным дипломом, – кивнула Ляля. – Это так… баловство, гелевой ручкой не очень получается, хорошо бы капиллярную найти…