Фигуры молчания - стр. 11
– Убогие всё-таки вы люди, – сказал Василий и хихикнул, хлопнув ладонью по столу. – Экспедиционисты… Ни сапог у вас, ни бляхи. Ну давай ещё по одной.
Андрей видел, как шелушится кожа на его пальцах; видел синяк у основания большого пальца – кого-то недавно хватал за ворот. От таких деталей легче не спорить. С Василием спорить вообще бесполезно: любое слово только разгоняет его мысли по кругу, как осенние листья по пустому двору.
Василий налил снова, зацепил краем бутылки кружку, та звякнула о стол.
– Ты чего пришёл? – спросил Андрей, мягко, как спрашивают о погоде.
– Вот странные вы люди, – Василий почесал затылок, будто искал там нужное слово. – Не придумал я… да ладно. У тебя же сегодня день памятный. Ну как памятный… Помянуть надо. Два года прошло. Жена твоя… Наташка. Ой, баба хорошая была. И дочка красавица… Не чокаясь.
Он поднял кружку, и на секунду в кухне стало тесно – словно третья кружка сама влезла между ними, пустая.
Андрей допил. Горло полоснуло, на висках стало тепло. Он выдохнул и почувствовал, как в голове щёлкнуло – как включается лампа в подъезде с задержкой.
Не звуки, не лица – сначала маршрут. Возвращается всегда маршрут.
Он положил ладонь на стол, под пальцами был круглый след от первой порции – ещё не высох. Оконтурил его ногтем. Внутри круга постепенно всплыл вечер, которому уже два года.
Не чокаясь, подумал он. И: если бы я тогда не позвал.
– Зря ты себя съедаешь, командир, – сказал Василий, будто прочитал одно слово из всего предложения. – Жизнь она же… – он пожал плечами. – Случай.
Андрей посмотрел на его рубец над бровью – старый, аккуратный, как шов на белой рубашке. На случай это было не похоже. Случай – это для тех, кто не видит линий.
– Василий, – сказал он, и голос звучал ровно, без чужих слов, – расскажите мне лучше, что слышали последние дни.
– Ох, ты хитёр, – Василий улыбнулся уголком губ, где жили две морщины. – Ну раз пришёл – расскажу. Во дворе вчера крутился лысый на «Киа». Два круга нарезал, потом встал где мусорка, и сидит. Минут десять, не меньше. Глядел. Не курил – руки чистые. И ещё… – он прищурился. – У подъезда третьего – эти, как их, тряпочки повесили с надписью «Осторожно, ремонт». А ремонт-то где? Нет ремонта. Значит, кто-то хочет, чтоб люди ходили не там. Понял, да?
Андрей кивнул. Не потому, что «понял» – потому, что ритм Василия нужно было поставить на место. Он говорил бессвязно, но это «бессвязно» иногда попадало прямо в нерв.
– И ещё. – Василий наклонился, винтом запаха скользнув через стол. – Говорят, твою Наташку в газете тогда писали – «наезд без последствий». Мол, виновата была сама: ребёнка отвлекла, на красный пошли. Хорошо, что я газетам не верю. Газеты для того, чтобы рыбу заворачивать.
Он откинулся на спинку стула и, словно вспомнив, зачем пришёл, снова налил. Лёгкий перехлёст – кружка тут же оставила новый круг на столе, чуть сдвинутый относительно первого. Концентрические линии – как микродиаграмма. Андрей отметил: если их совместить, получится коридор.
Он сделал глоток. На языке осталось металлическое. В такие минуты мысли становились честнее. Показывали, где у них узлы.
Спорить бессмысленно, подумал он. Доказывать – тем более. Он умел быть пустым зеркалом: показывать человеку его же лицо, пока тот не отворачивается.