Фигуры молчания - стр. 12
Василий затих на секунду, и тут же, как по внутренней команде, ожил:
– Убогие вы народ, анонисты, – сказал он уже без смеха. – Ни бабы у вас, ни портянки. Что за люди такие? Лыкаем.
Слово «лыкаем» ударилось о плитку и соскользнуло в раковину. Андрей поставил кружку на стол так, чтобы она легла точно в предыдущий мокрый контур: метка на метку. Мотор памяти запустился – без шума, как электроподъёмник.
– Василий, – сказал он, – спасибо, что пришли.
– На то я и сосед, – Василий встал, коснулся плеча, не глядя, как касается стены в темноте. – Помянем. И ты… это самое… – он махнул рукой, как будто отгонял муху, – не думай лишнего. Мы все вот так, понимаешь? – Он сделал в воздухе резкое, бессмысленное движение – будто ставил мат не на той доске.
Дверь за ним закрылась, ступени на лестнице отыграли свой привычный мотив – тяжёлые, с промежутком в два удара. На площадке кто-то хлопнул дверью – пустой хлопок, как ладонь Василия по столу.
Андрей постоял в коридоре, пока тишина не легла обратно. Потом снял амбарный замок, вернулся к столу и поставил кружку на край карты – там, где тонкая красная стрелка уходит к «узлу». След вытянулся в овал, будто показывая время.
Два года – это не память. Это песок. Его нельзя вернуть в верхнюю колбу. Но можно отследить, как он ссыпался.
Он сел и раскрыл тетрадь. На полях – привычные знаки, почти короткая стенограмма чужих жизней. Внутри – сегодня – один вопрос: если бы я тогда не позвал.
Ответа не было. И не будет. В таких уравнениях «если» всегда равно «никогда». Но в них можно найти константы: скорость, свет, центр тяжести. Он заполнял пустые клетки ими, как кто-то заполняет пустоту молитвами.
Новый лист. Заголовок короткий: «День +730». Ни «годовщин», ни «скорбей» – просто дата. Ниже – линия из трёх штрихов: маршрут от дома до ресторана. Насечки – где стояли ларьки, где – светофор, где люди ускоряются к горячим пирожкам. Он ткнул карандашом в перекрёсток, который тогда решил всё, и повёл стрелку к краю листа. В конце стрелки – маленький квадрат, обозначающий машину.
Не марка – а поведение: скорость скачкообразная, под углом, поворот взят остро. Так ездят те, кто верит в собственную неприкосновенность. Кто знает, что доску всегда можно развернуть лицевой стороной к себе.
Он остановился. Закрыл глаза. В темноте всплыло лицо дочери – не целиком, а фрагментами: ресницы, которые собирали пыль на ветру; тёплый затылок, пахнущий яблоком. Он не любил такие кадры: в них нет линии, только удар. Но иногда и удар полезен – от него слышнее пульс.
В кармане вибрировал телефон – коротко, один раз. Не номер, а уведомление от корпоративной системы: «Изменение статуса: курьер №… задержка по маршруту». Он не стал открывать. Пульс должен стихнуть.
На кухне, на столе, высыхали два круглых следа. Один входил в другой. Если бы посмотреть сверху, они были бы похожи на срез дерева – кольца, по которым считают возраста. По ним можно было бы и считать расстояние – от вечера до сегодняшнего утра.
Андрей вынул из ящика песочные часы с матовым стеклом – те самые, что переворачивал перед «партиями». Посмотрел на них секунду и поставил обратно. Сегодня они не нужны. Сегодня песок – в голове.
Он перевёл взгляд на карту города. Вверху – диаграмма старой партии Морфи, та, где жертва на 17-м ходу делает всю конструкцию неизбежной. Он провёл пальцем по тонкой нитке и поймал себя на странной мысли: