Эти странные Рэдли - стр. 17
– Да какого же хрена, а? Ты на меня нарыгала! Такая же прибабахнутая, как твой брат.
Он пытается поцеловать ее. Она отворачивается.
Его голос камнем давит на нее.
– Слышь, ты типа для меня слишком хороша? Нет уж, мне в самый раз.
Она визжит и зовет на помощь, а он крепко держит, вцепившись в ее тело, которого так жаждет.
– Спасите! – вопит она, оборачиваясь в ту сторону, откуда пришла.
Ее крик слышат только коровы, они глядят на нее со страхом, который передается и ей. Харпер тоже паникует: в его улыбке сквозит отчаяние, а в глазах – испуг. Не придумав ничего лучше, он зажимает ей рот ладонью. Смотрит в сторону трассы. Машин нет. Кругом ни души. Она кричит ему в ладонь, но выходит только сдавленный писк. Он зажимает ей рот все крепче, до боли в челюсти.
Потом бьет по ногам, под колени; она валится на землю.
– Ты ничем не лучше меня, – говорит он, не переставая стискивать ее губы. – Я тебе докажу, – он наваливается на нее всем своим весом и нащупывает пуговицу на ее джинсах.
И в этот миг ее страх сгущается в ярость. Она пихает его, вцепляется ему в волосы и изо всех сил кусает за ладонь.
Вкус крови. Она вгрызается сильнее.
– Ай! Ах ты сука! А-а-а-а!!!
Внезапно что-то меняется.
В голове наступает ясность.
Страх мгновенно уходит.
А с ним – и боль.
И слабость.
Остается только кровь, восхитительный вкус человеческой крови.
И жажда, которой она никогда прежде не осознавала, вдруг утоляется, принося облегчение, которое испытывает пересохшая пустыня при первых каплях дождя. Она полностью отдается этому вкусу, не слыша крика, с которым Харпер отдергивает руку. На его ладони – что-то темное и блестящее. Это – распахнутая зияющая рана в том месте, где должны быть мышцы кисти, а сквозь нее местами проглядывает кость. Он в полном ужасе смотрит на Клару, и она не спрашивает почему. У нее вообще нет никаких вопросов.
Ее с головой накрывает чистая, неуправляемая ярость, и Клара с неожиданной силой бросается на Харпера, валит его на землю и с упоением возвращается к тому самому вкусу.
Его сдавленный вопль затихает, а с ним – и невыразимая боль, которой она щедро одарила его, и теперь она остается наедине с этим мощным чувством наслаждения его кровью. Она вливается в эту слабенькую девушку, какой она себя считала до этого, и из глубин ее существа на поверхность всплывает некто новый – могущественный и настоящий.
В этот миг она сильнее тысячи воинов. Из мира уходит страх, а из ее тела – боль и тошнота.
Она замирает в этом моменте. Она чувствует полноту настоящего, свободного от прошлого и будущего, и продолжает насыщаться, а над ней раскидывается уютное темное и беззвездное небо.
Кровь, кровь
Хелен встает к телефону, но не успевает даже выйти из комнаты, как он замолкает. Странно, думает она с внезапно нарастающим ощущением, будто что-то не так. Она возвращается к гостям и видит, как Марк Фелт отправляет в рот огромный кусок летнего пудинга [4].
– Вкуснотища, Хелен. Дай Лорне рецепт, пожалуйста.
Лорна зыркает на мужа, перехватив этот камень в свой огород. Она открывает было рот, потом закрывает, потом опять открывает, но так ничего и не говорит.
– По-моему, – дипломатично отвечает Хелен, – я переборщила со смородиной. Лучше бы купила уже готовый пирог.
С верхнего этажа, из комнаты Роуэна, едва слышно доносится музыка, суицидальный мотив поверх гитарных риффов – та самая песня, которую Питер и Хелен в последний раз слышали много лет назад, еще в Лондоне, на самом первом свидании. Хелен почти разобрала слова – «Хочу тонуть в тебе, в сладкой твоей крови» – и невольно улыбается, вспомнив, как здорово провела ту ночь.