День начинается - стр. 49
– Расскажите еще какую-нибудь легенду о минералах, – попросила Юлия. – Я где-то слышала, что Клеопатра от жадности проглотила жемчуг. Так ли это?
– Нет, я знаю другое, – ответил Григорий. – Клеопатра, желая спорить в щедрости с Антонием, сорвала одну свою жемчужную серьгу, стоившую очень дорого, растворила ее в уксусе, а затем проглотила. Но вас, вероятно, утомили разговоры о легендах и о минералах? – спросил Григорий, меняя разговор. – Пойдемте в кино, если вас не пугает ночь.
– Ночь? А что страшного ночью? – удивилась Юлия.
За все время, пока она ехала от Ленинграда до города на Енисее, она отвыкла от кино и от театра. Да и теперь ей иногда еще кажется, что она продолжает свой мучительный путь на восток, меняя вагоны на вокзалы и вокзалы на вагоны.
Вздувшееся водянистыми парами небо опустилось низко над городом.
Григорий знакомил Юлию с городом. Он знал каждый переулок, каждую улицу… Вот этот причудливый дом в итальянском стиле принадлежал крупнейшему миллионеру Сибири Гадалову. На гадаловском пароходе плавал механиком отец Григория. С парохода его увели в этот синий мрачный трехэтажный дом с глухими железными воротами. Теперь тут Государственный архив. А раньше этот огромный дом принадлежал жандармскому управлению.
В фойе кино играла музыка. В зале было людно, душно и жарко. Парами кружились танцующие. Юлия, раскрасневшись от ветра, в шинели и пуховой шали, остановилась с Григорием возле фотовитрины и смеющимися глазами присматривалась к пестрой толпе.
Прозвенел последний звонок. Григорий опустился в кресло, беспокойно ощупал карманы мехового кожаного пальто, брюк, пиджака. Очков нигде не было… Григорий не любил носить очки, но в кино и театр не ходил без них.
Свет погас… Густой сочный голос сопровождал эпизоды документального фильма, говорил о тяжелых боях Советской Армии с немецко-фашистскими захватчиками. Близорукий Григорий не видел картины, но представлял все, что происходило на экране. Лязгающие танки, орудийный грохот, рев тяжелых бомбардировщиков унесли его в далекий мир фронтовой жизни, которого он не знал.
Грохнул залп, второй – и все затихло. После киножурнала началась картина «Юность Максима». Перед глазами Григория на экране то возникали, то пропадали какие-то искрящиеся тени. Он ничего не видел.
– Как она мила, эта девушка. Да? – спросила Юлия.
– Может быть, – неопределенно ответил Григорий.
Юлия усомнилась, видит ли картину Григорий, хотя он так добросовестно смотрит вперед. Проверяя свое подозрение, спросила:
– Я что-то не поняла предыдущего эпизода.
– Эпизод как эпизод… – промолвил Григорий. – Он здесь не имеет особого значения.
Юлия расхохоталась.
– Хорошенькое дело! Не имеет значения… – и опять рассмеялась, не в силах подавить в себе беспричинного, безудержного веселья.
Кто-то неласково тронул ее за плечо, и хриплый мужской голос заметил, что они мешают своими разговорами смотреть картину. Какая-то женщина заявила, что она вызовет администратора.
– И это всегда так, – брюзжала женщина. – Ежели влюбленные в кино, порядочным хоть за двери выходи.
– Приличия не имеют, – отозвался мужской голос.
Но Юлия не прислушивалась к этим замечаниям. Пьянящее чувство молодости овладело ею.
Они шли к набережной.
Григорий не слыхал слов Юлии. Он видел только ее рдеющее лицо и большие лучистые глаза. И то чувство непонятного, волнующего смятения, которое охватило его когда-то в багровой комнате при свете стеариновых свечей, снова овладело им.