День начинается - стр. 52
– Нет, позвольте. Позвольте… – Одуванчик забеспокоился. – Я… Я Талгат не беру на свою ответственность. Доподлинно. Я не верю в мрак таинственной неизвестности! А дела Талгата мрачны. Там только платина. Только платина кое-где. А то, что мы ищем… То, что мы ищем, того нет. М-да… Это фантазия Ярморова. Фантазия! Не верю! Надо проверить.
– Не верите? – Голос Муравьева холодный. – Не верите? А во что вы верите? В Барсуки верили? Нет. А там марганец. В Аскиз верили? Нет. А там железо. В Приречье верите?
Ага! Он намекает на Северо-Енисейскую тайгу? Да, да. Прощупывает позицию Матвея Пантелеймоновича, Но не так-то просто прощупать Одуванчика! Одуванчик не из робкого десятка. Но надо выждать время… Ответить дипломатичнее, так, чтобы Муравьев не почувствовал в нем открытого противника.
– В Приречье? – с ухмылочкой переспросил Матвей Пантелеймонович. – М-м… Как вам сказать. Грандиозная проблема!.. М-м. Вероятно, там что-то есть. Что-то есть. Край далекий. Не тронутый разведкой. М-м… В доподлинном смысле.
– Ну-ну, – буркнул Муравьев. – План работ слушаем в среду, – и медленно пошел к двери.
«Однако он сегодня в пресквернейшем расположении духа, – отметил Одуванчик. – Что бы могло быть тому причиной? Таинственный мрак душа человека. Но, надо думать, до среды его волнения улягутся и план он утвердит».
Успокоив себя так, Одуванчик вышел в коридор, побеседовал с геологами в коллекторской и в обеденный перерыв в буфете, за одним столиком с покладистым Чернявским, подкрепился индийским чаем.
– Люблю этот чай, – сообщил Одуванчик. – В нем есть какая-то сила проникновения в кровь человека. Моя Анна Ивановна пьет его до перебоев сердца. И вот я пристрастился. А вот другое что не могу. Претит. А вы обожаете?
Чернявский широко зевнул, протер заспанные глаза.
– Чай? Какой чай? Дрянь такую не пью, – решительно отверг он. – Я обожаю водку с хреном. Вы не пробовали водку с хреном?
Одуванчик опасливо повел головою справа налево и, видя, что сослуживцы не обращают внимания на их разговор, наклонился к уху Чернявского и таинственно предупредил:
– От вас пахнет, Тихон Павлович. Весьма. И хреном, и водкой. Это в определенном понятии вещь недопустимая, хотя вы и есть человек, отдыхающий после полевых работ, но все-таки находитесь в некотором роде на службе. Не советую попадаться на глаза Муравьеву. Сегодня он, так сказать, на экстраординарный лад настроен.
Чернявский распахнул мягкое черное пальто и, взъерошивая волосы, добродушно улыбнулся.
– Ну и черт с ним вместе с его экстраординарностью! – ответил он Одуванчику. – Имею деньги – пью. А Муравьев что? Сухое понятие как в женском, так и в водочном вопросе. Я так жить не умею, Матвей Пантелеймонович. Решительно опровергаю такую жизнь. Работать запоем, и пить запоем, и любить запоем! Как вам это нравится? – вдруг спросил он, дохнув водочным перегаром.
Одуванчик сморщился, запрокинул голову и чихнул.
– Будьте здоровы, – пожелал Чернявский.
– Премного благодарен, – ответил Одуванчик.
На этом они и закончили свою приятную беседу.
Вечером у подъезда геологоуправления Одуванчик встретился с Катериной Нелидовой. Она шла к Муравьеву. В котиковой дохе, в шали и белых чесанках, румяная и сильная. Густые черные волосы, выбившиеся из-под шали, почти совсем закрывали ее лоб.