Болевая точка: Воскреси меня для себя - стр. 38

Я развернулась и, прижимая к себе кота, как щит, ринулась в подъезд. Взлетела по лестнице на свой этаж, не обращая внимания на его оклик.

– Маргарита!

Я ворвалась в квартиру, и меня встретила оглушающая пустота. Там, где ещё утром был мой уютный, обжитой мир, теперь зияли дыры. Голый угол, где стояло кресло. Огромное пустое пространство вместо дивана. Пахло пылью, чужими следами и… ничем. Мой дом перестал пахнуть домом.

Следом в квартиру вошли грузчики, внося чудовищный серый монолит.

– Куда? – басом спросил один из них.

– Туда, – зло махнула я рукой в угол. – А потом на выход. Все.

Они быстро, стараясь не шуметь, поставили диван, второе кресло, которое я даже не заметила, как они занесли, и журнальный столик из тёмного стекла, которого у меня отродясь не было. Собрали остатки упаковки и молча ретировались.

Я стояла посреди разгромленной гостиной, всё ещё прижимая к себе кота.

На пороге возник Дамир. Он не заходил, просто стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на меня. Его лицо снова стало непроницаемой маской.

Наступила тишина. Тяжёлая, вязкая, которую можно было резать ножом.

– Я хотел как лучше, – наконец произнёс он. Голос был тихим, почти неуверенным. Это было так не похоже на него, что я на миг опешила.

– «Как лучше» – это когда спрашивают, – отрезала я, не поворачиваясь. – Когда уважают чужое пространство и чужое мнение. А то, что сделал ты, называется самоуправством.

– Я не умею по-другому, – это было не оправдание. Это была констатация факта. Голая, обезоруживающая.

Я медленно повернулась к нему. Он всё так же стоял в дверях, огромный, мрачный, и в эту секунду выглядел до странного потерянным в моей маленькой квартире.

– Тогда учись. Или просто держись от меня подальше. Это будет самый понятный и ценный урок для нас обоих.

Я опустила Маркиза на пол. Кот с опаской подошёл к новому дивану, понюхал кожаную обивку и брезгливо фыркнул. Затем, обойдя его по широкой дуге, он приблизился к новому креслу. Принюхался, внимательно осмотрел. Задрал хвост трубой. И выпустил на дорогую итальянскую кожу густую, пахучую струю. Демонстративно. С чувством, с толком, с расстановкой.

Я едва не зааплодировала. Мой мальчик. Моя кровь.

Дамир проследил за действиями кота, и на его лице отразилось нечто похожее на оторопь. Я же позволила себе кривую, злую усмешку.

– Вот. Это тебе ответ от всех пострадавших. Считай, благодарность принята и оприходована. А теперь прощай.

Я подошла к двери, взялась за ручку и посмотрела на него в упор, давая понять, что представление окончено. Он смотрел на меня долго, несколько бесконечных секунд. В его взгляде плескалась странная смесь досады, злости и ещё чего-то, чему я не знала названия. Чего-то тёмного и тягучего, что заставляло против воли сжиматься сердце.

Наконец, он молча кивнул, бросив последний взгляд на лужу на кресле, развернулся и пошёл вниз по лестнице. Его шаги, тяжёлые и размеренные, гулко отдавались в подъезде, а потом стихли.

Я с силой захлопнула дверь и повернула замок. Потом ещё один. Прислонилась к двери спиной и медленно сползла на пол.

Тишина.

Квартира была чужой. Стерильной. Бездушной. Новая мебель источала холодный запах денег и химии, который не мог перебить даже резкий запах кошачьей метки. Она кричала о том, что здесь был он, что он оставил свой след.