Болевая точка: Воскреси меня для себя - стр. 39

Я обхватила колени руками и закрыла глаза. Я выгнала его. Я добилась своего. Он исчез.

Так почему же мне было так тошно? И почему единственное, что я сейчас чувствовала, помимо всепоглощающей ярости, – это острое, как осколок стекла под кожей, сожаление о том, что я так и не смогла разглядеть в его глазах, когда он сказал: «Я не умею по-другому».

МАРГАРИТА

Телефон в руке, прижатый к уху, казалось, раскалился докрасна, превращаясь не просто в средство связи, а в изощрённый инструмент пытки, по которому в мозг тонкой ядовитой струйкой вливался мамин голос. Голос, который я любила и ненавидела с одинаковой силой. Он был бархатным, вкрадчивым, обволакивающим, как патока, в которой так легко было увязнуть, потеряв волю и право на собственное мнение.

– …и вот Леночка Соловьёва третьего ждёт, представляешь? А ведь младше тебя на пять лет! Говорит, так счастлива, так счастлива! Муж её на руках носит, пылинки сдувает. А наша Ритуля всё с котом…

Я молча смотрела на этого самого кота. Маркиз, моё десятитикилограммовое чудовище с царственными кисточками на ушах и взглядом низложенного монарха, развалился на новом, кричаще дорогом и до одури неудобном диване, который появился в моей квартире вместо моего старого, уютного, продавленного и помеченного его, Маркиза, когтями. Эта новая мебель, пахнущая стерильной кожей и чужими деньгами, была молчаливым укором, памятником моему недавнему безрассудству. И сейчас, под аккомпанемент материнских причитаний, она казалась особенно чужеродной и холодной.

– Мам, я рада за Леночку, – процедила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, а не так, будто я жую битое стекло. – Передавай ей мои поздравления. И мужу её тоже.

– Передам, конечно, передам, – тут же воодушевилась мама, не уловив в моих словах ни капли сарказма. – Я ведь почему звоню, доченька. Ты на следующие выходные к нам собираешься? Через недельку? Мы так соскучились…

Сердце пропустило удар. Один. Второй. А потом заколотилось с бешеной, панической скоростью. Поездка домой – это всегда было испытание почище приёма родов у слонихи. Это означало погружение в вязкое болото родственных пересудов, язвительных намёков и удушающей заботы, от которой хотелось волком выть.

– Мам, я не знаю. У меня много работы, пациенты… – начала я лениво отбиваться, уже зная, что это бесполезно.

– Рита, не начинай! – в голосе матери появились стальные нотки. – Твоя работа от тебя никуда не денется. А тут такое событие! Ты просто обязана быть.

Событие? Какое ещё, к чёрту, событие? Юбилей троюродной тёти? Годовщина свадьбы соседей?

– Какое событие, мам? – мой голос прозвучал устало и глухо.

На том конце провода повисла пауза. И в этой паузе было столько всего – и сожаление, и какое-то странное, злорадное предвкушение, – что у меня по спине пробежал холодок.

– Так ты не знаешь? – проворковала мама с деланым удивлением. – Ох, я думала, тебе уже сказали… Кирилл женится.

Кирилл.

Мир вокруг меня на мгновение замер. Гудение холодильника, тиканье часов, мурлыканье Маркиза – всё схлопнулось в одну звенящую точку оглушительной тишины. А потом эта точка взорвалась, разлетевшись на миллионы острых осколков, каждый из которых вонзился мне прямо в сердце.

Кирилл. Мой бывший. Не просто бывший – бывший жених. Человек, которого я когда-то любила до дрожи в коленях, до помутнения в глазах, до полного растворения в нём. Человек, с которым мы были вместе с первого курса университета. Человек, который сначала разбил моё сердце изменой с молоденькой практиканткой, потом склеил его слезливыми мольбами о прощении, а потом, спустя полгода, разнёс его вдребезги окончательно, заявив, что я «скучная, правильная, чопорная и до одури холодная в постели». Он ушёл, оставив меня выживать в руинах нашей общей жизни, и теперь… теперь он женился.