Болевая точка: Воскреси меня для себя - стр. 37
– Я не пущу тебя в квартиру, – процедила я, делая шаг назад и вставая на пути у грузчиков.
Они остановились, не зная, что делать. Я была для них пустым местом, но я физически преграждала им дорогу. Возникла пауза, густая и звенящая. Дамир медленно, словно нехотя, подошёл ко мне. Встал так близко, что я ощутила исходящий от него жар.
– Маргарита, – его голос стал ниже, и в нём впервые проскользнула усталость. – Просто дай им закончить. Не устраивай сцену.
– Это ты её устраиваешь! Я не просила вторгаться в моё жилище! Я сказала твоему отцу оплатить счёт из химчистки, и то, лишь бы он отвязался! Но это не значит, что нужно вычищать мою квартиру! Что у вас за методы? Какое-то семейное заболевание… вторгаться, брать, требовать, подчинять…
Он медленно сжал и разжал кулаки. Привычка, которую я уже успела заметить.
– Мебель была испорчена. Из-за нас. Просто прими это.
– Вы ничего мне не должны! – отчеканила я. – Единственный твой долг – это оставить меня в покое! Ты понимаешь значение этого слова? По-кой. Это состояние, в котором я пребывала до того, как ты со своим братцем решил поиграть в догонялки со столбом у моего дома!
Я попыталась обойти его, чтобы преградить путь грузчикам уже у самой двери подъезда, но он сделал шаг в сторону, снова оказываясь передо мной. Я дёрнулась, чтобы проскользнуть мимо, и в этот момент его рука сомкнулась на моём предплечье.
Стальная хватка. Не грубая, не причиняющая боли, но абсолютно непреодолимая. Сквозь тонкую ткань свитера я почувствовала обжигающий жар его пальцев. Словно по нервам пустили разряд тока. Я замерла, вскинув на него глаза. Дыхание перехватило. Мы стояли так близко, что я видела тёмные крапинки в радужке его глаз, видела, как дёрнулась ресница. Время растянулось, загустело, как мёд. Мир сузился до точки нашего соприкосновения.
– Это не обсуждается, – тихо, почти в губы произнёс он, и от низкого тембра его голоса по коже пробежали мурашки. – Это приказ отца.
Он отпустил меня так же внезапно, как и схватил. Я отшатнулась, словно ошпаренная, потирая руку, на которой всё ещё горели отпечатки его пальцев. Пока я приходила в себя, грузчики уже шмыгнули в подъезд.
– Он лучше, – упрямо повторил он, кивнув в сторону подъезда. – Итальянский. Кожа.
Я расхохоталась. Нервно, с истерическими нотками.
– Кожа? Серьёзно? Дамир, у меня кот! Ты видел моего кота? Он весит больше, чем твой раненый братец! Для него твой итальянский кожаный диван – это гигантская когтеточка! Он превратит его в лохмотья за неделю! Мой старый диван был его другом, его семьёй! А ты… ты просто… варвар!
В этот момент, будто услышав зов, из подъезда выскочил перепуганный до полусмерти Маркиз. Шерсть дыбом, хвост трубой, глаза как два блюдца. Он метнулся к моим ногам, зашипел на Дамира с яростью, на которую способен только десятитикилограммовый мейн-кун, и вцепился когтями в мои джинсы.
– Вот! – торжествующе констатировала я, подхватывая на руки тяжёлую, дрожащую тушку. – Познакомься, это Маркиз. Главный пострадавший от твоей медвежьей услуги! Теперь из-за тебя у него психологическая травма!
Дамир посмотрел на кота, потом снова на меня. В уголке его губ, кажется, дёрнулась тень усмешки, но он тут же её подавил.
– Я куплю ему когтеточку. Самую большую.
– Да пошёл ты, Хасаев! – выдохнула я, чувствуя, что ещё немного, и я просто разревусь от бессилия и злости. – Вместе со своей когтеточкой, диваном и папашей!