Амалин век - стр. 94
– Guten Morgen!
Амалия резко обернулась на голос Ирмы, пытаясь понять, с чего вдруг прозвучало это необычное для нее пожелание доброго утра.
– Здравствуй! – прищурив глаза, она внимательно рассматривала девушку, пытаясь предугадать, чего на этот раз можно ожидать от украинской немки.
– Ты извини меня, пожалуйста, – неожиданно попросила Ирма, – сама не знаю, что со мной в последнее время. Просто мне так страшно! Без страха не могу ни о чем думать.
Не веря своим ушам, Амалия растерянно смотрела на Ирму, не зная, верить ли ей и, если да, как теперь реагировать на ее раскаяние.
– Нам просто не повезло с национальностью, – продолжила мать двойняшек.
Амалия, пристально глядя Ирме в глаза, тихо произнесла:
– Да, очень не повезло.
Спустя какое-то время они вдвоем собирали возле овчарен все, что могло пригодиться для костра: кусочки дощечек, щепки и обглоданные скотом ветки степного кустарника, при этом беседуя, как близкие подруги.
– Понимаешь, – начала Ирма, – вот вроде бы ты стараешься жить правильно, но вдруг все вокруг начинает рушиться, и ты понимаешь, что это не твоя вина. И тогда невольно начинаешь искать виноватых. Вот и я поддалась этому.
– Не переживай, все наладится, – попыталась успокоить ее Амалия, стараясь говорить как можно мягче.
Ирма, как будто боясь, что ей не удастся когда-нибудь снова поделиться своими переживаниями, быстро начала рассказывать о том, как их выселили из Украины:
– Мы как раз были в поле, собирали подсолнухи. У нас в прошлом году уродилось настоящее море – высокие, огромные растения, семечки толстые, с полпальца в диаметре. Погода стояла солнечная, и, несмотря на конец лета, была даже жаркой…
Время близилось к обеду. Женщины скрутили верхушки нескольких стеблей подсолнуха вместе, и получился каркас шалаша. Поверх накидали куски мешковины, и в тени, которая образовалась, собирались накрывать обед. Вдруг со стороны проселочной дороги послышался цокот копыт, и все увидели, как к нам галопом скачет председатель колхоза. Народ невольно насторожился, потому что начальник никогда так лошадей не гонял.
Подъехал, а его лицо трясется, белое, как полотно. Мы спрашиваем его:
–Что случилось, Вальдемар?
А он отвечает:
– Ох, бабоньки, беда. Вы даже не поверите. Выселяют нас!
– Куда выселяют? Почему? За что? – посыпались вопросы.
– Да не знаю, куда нас выселяют. Написали, что якобы поволжские немцы собирались встречать фашистов «хлебом-солью». Теперь и нам доверия нет. Бросайте все, идите домой. Собирайте только самое необходимое.
– Как это – бросить все?! – воскликнули мы в ужасе. – А кто урожай-то дособирает?
– Не до этого теперь!..
Так мы поспешили в станицу. По дороге все голосили. Пришли в село, а там тоже рев стоит. Все метались, не зная, что делать, искали, с кем поговорить, посоветоваться. Стали мы с мамой собираться, но не знали, что брать с собой. На север нас повезут или на юг? Теплые вещи брать или не стоит с ними таскаться? В общем, побросали что-то в чемодан, не зная, что еще делать.
Утром к нам пришли солдаты. Они ходили по домам, сверяли списки, выясняли, кто и с кем живет, сколько и какого возраста дети. Мы тогда еще не знали, что от этого зависело: вышлют семью вместе или разделят на взрослых и нетрудоспособных.
Седьмого сентября больше половины нашего села, только немцев, большим обозом под надзором вооруженных военных переправили к железной дороге. Я ехала и переживала за дом. Он у нас был большой, добротный. Мы только недавно крышу перекрыли. В саду двенадцать яблонь ломились от налитых фруктов. Мы еще готовились варенье варить. Сгнили поди зря. Остаться в станице разрешили только нескольким украинским и русским семьям.