Амалин век - стр. 95
– А в нашем совхозе на Волге мало немцев жило: я с братишкой Мартином и семья заведующего МТМ. Поместились на одной поводе, – перебила Амалия её рассказ. – Правда, в Саратове нас всех разлучили. Меня в один товарняк, а Мартина в другой эшелон запихали. Соседку с детьми совсем в другое место отправили.
– Да, многим из нашей станицы на вокзале тоже пришлось расстаться, – тяжело вздохнула Ирма. – Меня сразу насторожили вопросы про детей. А я ж на сносях уже была, хотя до последнего прятала свое брюхо. Благо, что я крупной кости. Нацепила на себя несколько широких юбок – как будто толстая. В жару еще напялила на себя овчинный тулуп мужа и вдобавок всегда таскала впереди себя большой баул с тряпками. Вцепились с мамой друг за друга железной хваткой. У нашей соседки трое деток уже в школу ходили. Так их с бабушкой и дедушкой куда-то в другом поезде отправили, а мать разлучили и одну с нами сюда на шахту прислали.
Потом Ирма рассказала о многомесячной и изнурительной депортации:
– Железнодорожные пути были до предела забиты эшелонами с техникой и солдатами. Их везли на фронт, а нас наоборот в тыл. Конечно же, военных пропускали в первую очередь.
Наш поезд то и дело загоняли на запасные пути, где мы куковали порой по несколько дней, пока не появится в расписании лазейка. Несколько раз нас вообще высаживали из вагонов и загоняли в какие-то складские помещения, где нам приходилось неделю – другую спать на земляном полу.
У нас продукты закончились быстро, а в пути кормили редко, да и то баландой и селедкой. Как же мы только не изощрялись, чтобы добыть потом воду для питья или где на стоянке нормально, без присмотра сходить в туалет. Я лично очень страдала, так как не могла справлять нужду на ведре посреди вагона и перед сотней глаз.
Чем дольше нас везли, тем чаще на остановках мы пытались продать или поменять наши вещи на что-нибудь съедобное.
Ирма ухватила Амалию под руку и шепнула ей на ухо:
– Я слышала, что некоторые из наших баб даже переспали с охранниками, чтобы их чаще и беспрепятственно выпускали на перрон.
Услышав такое, Амалия с недоверием даже отпрянула от нее.
А Ирма продолжила рассказывать о своих тяжелых родах и о том, как она с матерью долгое время прятали от глаз охранников новорожденных мальчиков, боясь, что их могут разлучить.
– А почему ты их Оскаром и Эрнстом назвала? – поинтересовалась Амалия, не припомнив, чтобы в их поволжском селе кто-нибудь носил подобные имена.
– Мой первенец очень больно выходил, прям как будто мне живот резали. Но не называть же его за это как нож – Мессер. Оскар звучит благороднее и мне мама объяснила, что имя означает “божье копье”.
– Я этого тоже не знала, – искренне призналась Амалия, – а второго почему Эрнстом? Это же переводится как серьезный.
– Точь-в-точь ему подходит, – рассмеялась Ирма, – его я тоже с трудом рожала. А он появился такой весь важный, с нахмуренными бровями и недовольно сопящий…
Все то время, пока женщины бродили по округе в поисках дров, Амалия внимательно слушала рассказ Ирмы. И не потому, что ей это было интересно и ново. Нет. Она сама пережила то же самое. Ее личные мытарства были подобны тем, что испытали выселенцы из Украины. Рассказ Амалии мог бы быть как две капли воды и как близняшки Оскар и Эрнст, слово в слово схож с повествованием Ирмы. Но Амалия сознательно дала ей возможность выговориться. Возникшая на первых порах их знакомства неприязнь к Ирме вдруг сменилась на искреннее сочувствие и понимание. Зачастую именно так возникает дружба: былые разногласия и противостояние сближают контрагентов, сильные люди тянутся к сильным.