Звёзды Бездны: Начало пути. Горизонт и Зенит - стр. 3
Голос её дрожал, слабость вплеталась в каждую ноту, но тепло, исходившее от неё, окутывало ребёнка, чьи крохотные пальцы сжались в кулачки, цепляясь за этот первый миг жизни. Багровый свет Эридана-7 окрасил её лицо, отразившись в широко раскрытых глазах, и Торин шагнул ближе, оставив терминал, его шаги гремели по стальным плитам, влажным от конденсата. Он протянул руку, коснувшись ладони дочери, её кожа оказалась мягкой и тёплой под его грубыми пальцами, и улыбка тронула его губы, смягчив резкие черты лица, измождённого тревогой.
– Она родилась в бурю, Лира, – произнёс он, голос его звучал хрипло, но в нём мелькнула гордость. – Фильтры трещат, давление скачет, а она дышит.
Лира кивнула, её взгляд, мутный от усталости, скользнул к звезде за стеклом, чьи багровые волны пульсировали в черноте, и она выдохнула, пар её дыхания растворился в холоде отсека.
– Пусть этот свет будет её началом, Торин. Мы выстоим ради неё.
Стены вокруг них дрожали, гул генераторов отдавался в костях, а воздух, тяжёлый от примесей, оседал в лёгких, оставляя привкус железа на языке. «Келеста» жила своей жизнью – массивный ковчег, сотканный из стали и стекла, вращался вокруг умирающей звезды, его коридоры тянулись бесконечными артериями, пронизанными ржавыми жилами труб. Панели управления мигали тусклыми огнями, их свет отражался на серых формах учёных и инженеров, чьи эмблемы в виде звёзд тускнели от времени. Медицинский отсек, тесный и стерильный, хранил запахи дезинфекции, смешанные с едким ароматом перегретого металла, а койка скрипела под весом Лиры, её пружины износились от бесконечного груза. За окном простиралась пустота, её чернота казалась живой, подступающей к станции, но багровый свет Эридана-7 отгонял мрак, заливая всё вокруг тонами тлеющих углей, мягких, но неумолимых.
Торин вернулся к терминалу, его пальцы заметались по экрану, высекая данные о давлении, и голос его, резкий, но сдержанный, пробился сквозь шум:
– Второй контур на пределе. Если не сбросим нагрузку, фильтры заглохнут к утру. Нужно идти к клапанам.
Он склонился ниже, его лицо озарилось синим светом экрана, и тени легли под глазами, высеченные усталостью. Лира прижала Артаду ближе, её руки дрожали от слабости, и голос её, тихий и хриплый, отозвался:
– Ты справишься, Торин. Я останусь с ней. Дай ей дышать.
Торин кивнул, его взгляд скользнул к жене и дочери, и он шагнул к выходу, его фигура растворилась в тусклом свете коридора, где мигали лампы, отбрасывая длинные тени на стены, покрытые пятнами окислившегося металла. Лира осталась на койке, её дыхание оставило пар в холоде отсека, и она посмотрела на дочь, чьи пальцы сжались на ткани её комбинезона, слабый плач сменился тихим дыханием. Багровый свет звезды отражался в её глазах, ещё мутных, но живых, и Лира шепнула, голос её дрогнул, полный нежности:
– Ты мой свет, Артада. Мы держим этот мир для тебя.
Станция жила напряжённым ритмом: её обитатели, учёные и инженеры, сновали по коридорам, их шаги гремели по стальным плитам, а голоса, приглушённые масками фильтров, отдавали команды, растворяясь в гуле машин. Воздух, очищенный системой, гудел в трубах, но его привкус железа напоминал о хрупкости их мира, где каждая поломка грозила удушьем. Еда, спрессованная в пресные брикеты, лежала в ящиках гидропонного отсека, её вкус давно приелся, а вода, переработанная в замкнутом цикле, оставляла на губах едкий осадок, от которого морщились лица детей, игравших среди звёздных карт и старых датчиков. Дети «Келесты» росли в этом остове, их первые игрушки – обломки проводов и модели планет – учили их выживанию, а багровый свет Эридана-7, проникавший в каждый угол, рисовал на их лицах отблески уходящего мира, мягкие, но неумолимые.