Звёзды Бездны: Начало пути. Горизонт и Зенит - стр. 2

Аналитики собирались в зале управления, воздух здесь густел от запаха металла и пота, экраны сияли, отражали лица, бледные, напряжённые. Женщина стояла у панели, стройная, с короткими каштановыми волосами, пальцы её скользили по стеклу, ловили данные, глаза, серо-зелёные, блестели тревогой.

– Разлом в секторе семь, – шепнула она, голос дрогнул, растворился в гуле.

Мужчина рядом, высокий, с тёмными волосами, кивнул, сжал край стола, костяшки побелели.

– Усилить щиты? – спросил он, голос звучал твёрдо, но глаза выдавали страх.

Она молчала, взгляд её впился в экран, ловил красную точку, мигавшую ближе, чем вчера. Шёпот пробился сквозь стены, низкий, холодный, звал её имя, заставил вздрогнуть, уронить стилус, он упал, звякнул о пол, эхо отдалось в тишине.

Жизнь продолжалась, текла вперёд, несмотря на тень, нависшую над ними. Люди работали, двигались, спали, но каждый звук – треск щитов, писк датчиков, шёпот в темноте – напоминал о Бездне. Они усиливали стены, проверяли системы, строили новые барьеры, но страх оставался, струился холодом по венам, сжимал грудь. На «Зените», дальше от Эридана-7, патрули возвращались с пустыми глазами, голоса их дрожали, рассказывали о тенях, шевелившихся в пустоте, о голосах, звучавших в шлемах, пока свет не мерк. На «Горизонте» дети прятались под койками, когда сирены выли громче, родители обнимали их, руки дрожали, выдавали ужас, скрытый за молчанием. Станции держались, щиты сияли, но чернота за стеклом густела, смотрела на них, ждала, шептала обещания, от которых нельзя было укрыться.

Голос, далёкий, звучал в их снах, проникал в сознание: «Она идёт». Люди просыпались, пот стекал по лицам, дыхание рвалось из груди, но они поднимались, шагали к панелям, проверяли щиты, строили новые, шептали слова, похожие на заклинания. Бездна оставалась их судьбой, их страхом, их тенью, и они жили, зная, как близко она подступает, как тонка грань между светом и пустотой.

Багровый свет Эридана-7 струился сквозь толстые стёкла панорамных окон, заливая медицинский отсек «Келесты» мягкими отблесками, дрожащими на стальных стенах, пока станция гудела низким рёвом, сотрясавшим её остов. Массивные переборки, покрытые тонкими трещинами от времени, окружали тесное помещение, где воздух, пропитанный запахом антисептика и ржавчины, дрожал от работы фильтров, их гул вплетался в каждый вдох обитателей. Лира лежала на узкой койке, её серый комбинезон, пропахший озоном и потом, обтягивал тело, ослабевшее после родов, а руки, загрубевшие от инструментов, дрожали, сжимая свёрток из белой ткани. Слабый плач новорождённой Артады пробивался сквозь ткань, и Лира, с усилием приподнявшись, поднесла её к окну, её дыхание оставило пар на холодной поверхности стекла. Торин стоял у терминала в углу, его пальцы, покрытые мозолями от бесконечных записей, стучали по сенсорам, высекая слабые искры из треснувшего экрана. Глаза его, тёмные и блестящие от напряжения, следили за скачком давления в системе фильтрации, но он замер, услышав голос жены, слабый и надтреснутый, пробившийся сквозь шум машин.

– Смотри, мой свет, – шепнула Лира, её губы побледнели от усталости, пока она поднимала Артаду к окну, – вот твой мир. Видишь, как он горит?