Звёзды Бездны: Начало пути. Горизонт и Зенит - стр. 23

– Я найду её. Я заставлю эту тьму заплатить.

Станция затихала, её стены дрожали от последних толчков, а воздух, очищенный жертвой Лиры, становился холоднее, пронзая её лёгкие острыми иглами. Шлюз, тесный и ржавый, стал могилой, окружённой обугленными панелями и шипящими проводами, и дым, рассеиваясь, обнажал следы разрушения – чёрные пятна на стенах, искры, угасающие в углах, и тело Лиры, застывшее среди обломков, её руки замерли в последнем жесте, будто тянулись к дочери. Торин остался на коленях, его ладони прижались к стеклу, и слёзы текли по его лицу, оставляя тёмные дорожки в пыли. Артада отступила, её босые ноги дрожали на холодном полу, оставляя слабые следы, и она смотрела на шлюз, где мать растворилась в тени, её жертва разорвала их мир, оставив в груди Артады дыру, из которой вырвалась решимость, холодная и яростная.

Багровый свет Эридана-7 пробивался сквозь узкие щели в обшивке «Келесты», заливая коридоры тусклыми отблесками, дрожащими на стальных переборках, пока станция затихала в предутренней мгле, холодной и густой. Тринадцать лет жизни Артады прошли среди гудящих систем, их ритм вплетался в её дыхание, но теперь этот звук стал её тенью – низкий гул, сотрясавший стены, отдавался в её костях, а холод стальных плит под босыми ступнями напоминал о пустоте, оставшейся после Лиры. Год минул с той ночи, когда шлюз поглотил мать, её крик эхом застыл в памяти, разрывая тишину, а Торин, сломленный горем, ушёл в молчание, его шаги гремели всё реже по коридорам, а взгляд, тёмный и пустой, избегал её глаз, оставляя её одну среди теней станции. Тогда, в тот самый миг, когда Лира рухнула среди обугленных обломков, дыхание Бездны, тяжёлое и зловещее, вдруг отступило – тёмный силуэт за окнами растворился, будто его никогда и не было, оставив лишь багровый свет умирающей звезды. Учёные ломали головы над этим, их голоса дрожали над пультами, но ответа не нашли – аномалия ушла, её когти разжались, и за пару месяцев инженеры восстановили системы, сшивая рваные контуры дрожащими руками. Но каждый на «Келесте» знал: это лишь затишье, тень перед ударом, ибо сама Бездна, живая и неумолимая, ждала своего часа, скрытая за горизонтом пустоты.

Одиночество сжало грудь Артады, его холод проникал в кожу, но вместо слёз родилось упрямство, острое и ясное, толкавшее её к запретному отсеку, скрытому за кодовым замком в глубинах станции. Потеря матери оставила шрам, глубокий и резкий, но отступление Бездны зажгло в ней вопрос, терзавший разум: почему? Кристалл на шнурке у шеи пульсировал, его тепло разливалось по коже, и она сжимала его пальцами, пока сердце колотилось в ушах, отзываясь на зов тьмы, манившей её вперёд, к горизонтам, скрытым за стальными стенами. Она шагала по коридорам нижнего уровня, их сырость обволакивала её, а стены, покрытые ржавыми разводами, гудели от вибраций, доносившихся из глубин, низким рёвом пронизывающим воздух. Шаги её заглушались скрипом металла под ногами, а воздух, пропитанный запахом плесени и масла, оседал в лёгких, оставляя горький привкус на языке. В руках её дрожал инструмент – тонкий металлический щуп, украденный из мастерской Торина, где он хранил старые инженерные приспособления, покрытые пылью и забвением. Она нашла его среди ржавых ящиков, его остриё сверкало в тусклом свете ламп, и теперь оно стало её ключом, её вызовом законам станции, её бунтом против тишины, окружавшей её после той ночи, когда мать ушла, а Бездна затаилась.