Золотой истукан - стр. 21

– Это чем же ты меня прельщаешь?

– Зато опять будешь княжить.

– Ведь и кияне, – потупился князь, – могут власть мне вернуть. Чтоб держать заслоном от козар.

– Дурень! Для них ты – первая мель по Днепру. И не забудь – ты их прогнал.

– Ты их прогнал!

– Оба. Навеки мы связаны с тобою.

– Нет, – твердо сказал Ратибор. Он встал, отошел от ямы. – Околевай. У меня путь иной. Пусть холопом, но буду Руси служить.

– Чего ты мелешь? – взревел Доброжир. – Твой путь – мой путь. Ступай сюда. Тащи из ямы.

– Вытащу – сам угожу. Не в эту, другую. Из которой уже никто не вызволит.

– Скорей, ну?

Князь зашатался, рухнул в черную лужу, заплакал.

«Я, небесное созданье,

отлетаю на небо.

Я с вами больше не увижусь.

Вот ухожу уже совсем туда,

Где назначена мне обитель.

Навсегда прощайте!..»

Так сказав, она исчезла вмиг,

С быстротою падающей звезды.

«Нюргун-Боотур Стремительный»

Часть злодеев осталась за Росью улаживать споры с Русью, часть потянулась к степи, добычу везла, пленных и скот понукала, стремясь поскорее выйти к порогам.

Зря торопились.

За ними не гнались.

Некому было их преследовать. Не с чем. Не на чем. Пеши конницы не настигнешь. По реке опередить? Нужны челны, а они сгорели – и сила надобна, чтоб грести. А где она?

Пленных загнали в лощину, руки развязали, не сразу всем – поочередно, не более чем у троих заодно. Покормили вареным просом из Ратиборовых припасов. Дали передохнуть.

Руслан до сих пор не мог забыть – и вряд ли когда забудет – свистящий ливень стрел, рядами косивший толпу. Смели, рассеяли и с тем же яростно веселым улюлюканием, будто зайцев травили, железные, жестокие, не то чтоб на час обозленные боем – видно, с детства беспощадные – ударили с копьями наперевес всей конной мощью…

– Их главный, – с жутью вспоминал Идар, – мечом кривым орудовал. Привстанет на стременах – рубанет. И непременно, веришь, нет, меж блях на плече угодит. Ну и глаз! И рубит с длинным потягом – не рубит, а режет. Пополам рассекает. Один, считай, треть дружины нашей распластал. Увертлив, черт. Проворен. Меч-то удобный. Не очень чтоб грузный, а легкий, но веский – тяжесть у него, похоже, в середине. А наш прямой, долгий меч – не меч, дубина железная. Не режет – ломает, кости крушит. Но пока ты его подымешь – три раза брюхо проткнут, нутро наружу вывернут. Н-да-а, – тянул дружинник озадаченно, – верно сказал киевский волхв: не зазнавайтесь. Такой у нас меч да этакий. Он, конечно, добрый, спору нет, но, выходит, не самый лучший. А ведь хитрость невелика – облегчить, чуть изогнуть. И выгодно это: из одного выйдет четыре.

Руслан, морщась, поглаживал рубец на шее.

– Что, рогаткой натерло?

Им, как скоту, надели рогатки, скрепленные между собой волосяными веревками.

– Петлей захлестнули, – сипло ответил Руслан. – Саднит.

Идар – осуждающе, но и с восхищением:

– Арканы бросать они умеют. И булавой, топорами сноровисто бьют. Воины, брате. Прирожденные. Послали на левый берег приманку, горсть своих бойких ребят – князь, дурень, и рад, всю рать переправил. И остался, считай, ни с чем. А эти – возьми да ударь, откуда их ждать не ждали. Вплотную подкрались. За спиною торчат, смеются небось: мол, глухари, хоть уши рви, не обернутся. А мы – с бедными смердами возимся, истинной беды не чуем.