Змея. Часть 2 - стр. 26
«Я сейчас же пойду к этим чертовым Борисовым, и если она там, то я её украду. Прямо при всех. Довольно с меня. Я не стану без неё жить…»
Прошло три часа, в течение которых он просто лежал на кровати и курил, думая о Барбаре. Ему казалось, что даже солнце яркого полдня светит в окна как-то мрачно, глупо и гадко. Что ему было это солнце без неё? Что значит теперь весь этот мир без неё?
Он принял ванну, надел летнюю пару и, тщательно причесавшись перед зеркалом, решительно направился к выходу. На мгновение глаза задержались на металлическом настольном календаре, стоящем на письменном столе кабинета.
«Интересно, какое же сегодня число? – подумал он – Похоже, пролетела целая неделя. Надо бы отбить телеграмму жене. Наверное, она сходит там, бедная, с ума».
Он разыскал Гордея в дворницкой.
– Гордей, – окрикнул он приказчика.
– Что, ваше благородие, надобно ещё что-то купить? Скушали вчерашнее?
– Да, нет же, – досадливо отмахнулся Гладышев. – Всё, что ты купил, пока так и стоит в погребе. Мне от тебя надобно иное…
– Чего же изволите?
– Съезди прямо сейчас в посёлок на телеграф и отбей моей жене текст этой телеграммы. Слышишь? – он протянул листок.
– Слушаю-с, Михаил Алексеевич. Всё сделаю, как пожелаете.
Гладышев в ответ кивнул и вышел из дворницкой. За час до этого он сидел в своем кабинете перед чистым листком писчей бумаги и соображал, как бы половчее написать Татьяне письмо. Но писать жене письмо ему совсем не хотелось. Он со стыдом думал о том, что на днях ему придётся с ней все-таки поговорить и признаться в том, что он любит другую женщину. Господи, какой же после этого будет скандал, с унынием рассуждал он. Она же закатит мне такую истерику. Как же быть? Нет, я должен сначала бежать. Бежать тайно. Я сниму все деньги со своего счёта, и мы с Барбарой покинем Петербург и саму Россию. Для начала поедем в Париж. А потом… Потом я уже напишу из-за границы Татьяне письмо, в котором признаюсь во всём. И потребую развода. А пока… Пока она не должна ничего заподозрить.
И всё же писать ласковое послание, с поцелуями в конце, ему вовсе не хотелось. Когда весь родительский дом пропах ненаглядной Варварой, тем самым чистым запахом, который напоминал ему аромат белых роз, когда их общее ложе ещё хранило тепло её соблазнительного тела, когда каждая комната помнила звуки её нежного голоса, он не мог думать обо всех прочих женщинах, даже о жене. Отсюда, издалека, жена казалась совсем чужим и чуждым ему человеком. И вместе с тем ему было очень совестно перед Татьяной. Совестно и жаль её, до ноющей боли в сердце.
– Господи, прости меня, я грешен. Я женился не по любви. Я измучил себя и свою венчанную супругу. Дай мне силы во всём разобраться и уладить всё так, чтобы предстоящая разлука не стала для Татьяны сильным ударом.
И он перекрестился на образ Спасителя, висевший в углу.
– Хотя, кого я обманываю? Не было сильным ударом? – он передразнил сам себя. – Миша, ты хоть слышишь, о чём говоришь? Да, она так любит тебя, что скорее убьёт, чем отпустит с миром. Нет, надо бежать. Только бежать. Почти без вещей. Бог с ними, с вещами. Скажу, что еду к товарищу по вопросу научной работы…
Он сидел ещё какое-то время, с трудом соображая о том, какие же слова написать Татьяне в письме. Укоры совести безумно мучили его. В голову не приходили ни слова, ни готовые фразы. Наконец, он взял перо и размашистыми буквами написал текст телеграммы: