Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - стр. 21
Здесь все изумительно. И храбрость, с какою на произведения, казалось бы, защищенные либо властью, либо консолидированным общественным мнением, нападали Д. Стариков, Н. Сергованцев, Ю. Назаренко, П. Строков, Ю. Идашкин, которого А. Вознесенский назвал Букашкиным, а в редакции «Нового мира» высмеивали не иначе как Иудашкиным. И то, что, несмотря на публичные протесты, им ничего за это оппонирование не было.
Вот и бил «Октябрь», как тогда выражались, по площадям. Прилетало композиторам, художникам-«дегтемазам» и «абстрактистам». Доставалось киношникам – за «идейно порочные» фильмы «Летят журавли», «Чистое небо», «А если это любовь?», «Неотправленное письмо», «Девять дней одного года», «Обыкновенный фашизм». Защищенным от сокрушительной критики октябристов не чувствовал себя никто – ни Эренбург, ни Паустовский, ни Розов, ни Федор Абрамов, ни, естественно, Аксенов и Евтушенко, другие остро ненавидимые Кочетовым «гении в коротких штанишках».
Но с особенной настойчивостью, с особой яростью били по «Новому миру». Пытаясь списать это противостояние на личную неприязнь главных редакторов, начальство взывало к их партийной дисциплине, увещевало в газетных передовицах, даже устраивало на Старой площади очную ставку Твардовского, кандидата в члены ЦК, и Кочетова, члена Центральной ревизионной комиссии КПСС. Разумеется, без толку. В войне сталинистского «Октября» и антисталинистского «Нового мира» не было и не могло быть ни перемирий, ни передышек. И дело отнюдь не только в эстетических расхождениях, дело в идеологической несовместимости журнальных позиций.
Полушутя-полусерьезно, – вспоминает И. Волгин, – мы говорили, что «Новый мир» – это орган крестьянской демократии, а «Октябрь» – выразитель заветных чаяний аппарата87.
И тут нельзя не заметить, что эти «заветные чаяния» отнюдь не всегда и не во всем совпадали с державной волей высшей власти. Чувствуя себя правовернее и Политбюро, и папы римского, как аппаратчики, так и октябристы не могли простить Хрущеву ни антикультовой риторики, ни вот именно что «волюнтаризма» и непредсказуемости, а сменившему его Брежневу ставили в вину дряблое администрирование. В этом смысле редакционная политика «Октября», как и новомирская, по отношению к власти была отчетливо оппозиционной, только что «справа», а не «слева», как тогда говорили.
С трудом, но все-таки терпимая при Хрущеве, эта располюсованность журнального мира стала все усиливающимся источником начальственного беспокойства в годы после «малой октябрьской революции» 1964 года, когда восторжествовал трамвайный закон «Не высовываться!». Теперь удары стали наноситься по обоим журналам вместе, в рамках одного партийного постановления и одной газетной передовицы. Да и в наказании главных редакторов старались держаться паритета. Весной 1966-го на XXIII съезде КПСС обоих вывели из правящих органов, так что Твардовский перестал быть кандидатом в члены ЦК, а Кочетов членом Центральной ревизионной комиссии. В 1967 году Твардовского уже не избрали депутатом Верховного Совета РСФСР, а его злейшего врага и раньше обносили этой честью. В 1969 году не разрешили печатать антисталинистскую поэму «По праву памяти», но и яростно сталинистский последний кочетовский роман «Чего же ты хочешь?» (1969, № 9–11) запретили издавать в Москве отдельной книгой, а его обсуждение в печати заблокировали.