Жнецы Страданий - стр. 47
И лишь теперь, когда сидели на расстеленной накидке, ели пирог и глядели на бескрайнее, усыпанное звёздами небо, двое послушников Цитадели поняли, что только ради таких вечеров стоит жить.
Тамир не ощущал вкуса лакомства, даже мёд и тот казался ему пресным. Юноша смотрел на улыбающуюся в полумраке Айлишу, а видел только отражающиеся в её глазах звёзды. Мелькавшие в чёрных зрачках серебряные искры блестели ярче тех, что сыпались с неба. Девушка встала, запрокинув голову, положила узкие ладони на каменную кромку стены и с восторгом смотрела в тёмную высоту. А звёзды сыпались, сыпались, сыпались… Казалось, будто они мерцающим инеем оседают на коротких волнистых прядях и нежной коже. И так покойно было вокруг. Только глухо стонали под ветром могучие вековые ели.
Как-то само собой получилось, что Тамир шагнул к Айлише и обнял её за плечи, закрывая от дерзкого си́верка[59]. А она не оттолкнула, повернулась и заглянула ему в глаза с такой щемящей лаской, что юноша понял: она видит в них те же падающие звёзды. Тающие, мерцающие.
Говорят: в незапамятные времена этот велик день назывался не Колосовик, а Звездопадень. Ибо только раз в год, в эту ночь, небо, как слёзы, роняло звёзды. Но то было давно, сотни вёсен назад, до того, как ночь стала принадлежать ходящим. И Тамир всем сердцем возненавидел живущих во тьме. Потому что не будь их, всё в его жизни сложилось бы иначе.
В кольце неожиданно сильных рук Айлиша согрелась. По её телу разлилась сладкая истома. Лишь сейчас девушка заметила, как изменился за этот год её друг. Злая учёба всё же сострогала с него тело. Даже черты лица, допрежь мягкие, теперь сделались жёстче. Нет, он, конечно, не превратился в ремни и жилы, из которых ныне была свита Лесана, но и от прежнего рыхлого паренька мало что осталось. Тамир возмужал. Это было видно по развороту обещающих стать широкими плеч, по тяжёлому взгляду, по жёстким складкам в уголках губ.
Айлиша смотрела на него с затаённой нежностью, а потом не выдержала и осторожно провела рукой по колючей щеке. И лицо, новой, непривычной красотой которого она только что любовалась, повернулось навстречу ладони, а тёплое дыхание коснулось озябших пальцев.
В следующий же миг и звёзды, и ночь, и ветер отступили, словно исчезли, потому что сильные руки запрокинули девичье лицо, а лихорадочные поцелуи обожгли губы, подбородок и шею. Юная целительница закрыла глаза, отдаваясь долгожданной ласке. Тамир рвал завязки её рубахи и штанов, а потом сдёргивал и то и другое, не глядя, отшвыривал прочь, обнажая горячее мягкое тело.
Айлиша опрокинулась на спину, почувствовала грубую ткань расстеленной накидки и как впились в позвоночник неровные камни. А потом руки Тамира заскользили по её плечам, груди, животу. И не осталось ничего, кроме сладкого томления, кроме жаркого тока крови.
Тяжесть мужского тела. Внезапная боль. Глухой, едва слышный девичий стон. Лихорадочное, хриплое: «Прости, прости, прости…» И снова россыпь поцелуев по лицу. И новые волны жара. Огонь, несущийся по телу. Сладкая дрожь. И чёрное бездонное небо над головой, с которого на двух влюблённых продолжали сыпаться звёзды.
Они вернулись только под утро, крепко держась за руки и не пряча друг от друга глаза. Возле двери в их покойчик Тамир внезапно остановился, развернул Айлишу к себе и накрыл её губы жадным поцелуем.