Жнецы Страданий - стр. 41
– Никто, – пробормотала девушка.
– Мне-то не ври. По глазам вижу, что обидели. А ну, говори, кто облапил, не то Майрико приведу, чтобы видела, как ты от урока отлыниваешь.
– Урок я весь справила. Зови, ежели хочешь, – с тихим упрямством ответила Айлиша и отвернулась от назойливой карги.
– Ссильничали? – Старая ведьма развернула её к себе и быстро предположила: – Али дитё прижила?
– Ты что мелешь-то? Хранителей побойся! Никто меня не сильничал! – вырвалась девушка. – Просто про женское спросил.
– Кто спросил? – Послушница спиной чувствовала пристальный взгляд жадной до сплетен бабки.
– Крефф. Ихтор.
Нурлиса тут же напустилась на выученицу:
– Дура, как есть дура! Гляньте-ка, крефф ей, козе безрогой, не угодил! Спросил не о том! Мыться она полезла…
– А нечего спрашивать! У меня свой крефф есть. А этот вообще… Старый и страшный!
– Ну прости, краса ненаглядная, молодые да ладные перевелись! – ехидно подбоченилась бабка и тут же махнула на девушку тряпкой: – А ну, ступай отсель! Не́ча воду лить! Развела лужи. И сама уж вся опухла. Жабры, того гляди, вырастут или икру метать начнёшь. Иди подобру.
Сказав так, старуха с удвоенной яростью загромыхала лоханками.
Пришлось Айлише торопливо покидать мыльню и хорониться в ученическом покойчике, куда Нурлиса попасть не могла. Ну как объяснишь желчной бабке, что не нужно ни молодого, ни ладного? Что сердце занято тем, кто уже давно поселился в беспокойных снах и кто кажется лучшим на свете! Вот только признаться в этом не то что ворчливой старушонке страшно, но и себе самой.
Раздирая кудрявые волосы щербатым гребнем, девушка думала, что за минувший год так и не обвыклась в Цитадели. Всё пыталась понять: отчего? А потом догадалась: то от страха. Она боялась всего: креффов, старших выучеников, незаслуженного наказания и… Уж и сама не знала, чего именно. Но страх постоянно был рядом.
Да ведь и жили в крепости хуже, чем зверьё дикое в чаще дремучей: без песен, без праздников. Все здесь были словно голые: все на виду, все при деле. Некогда было выученикам шкодить или миловаться: ходили, как тени, глаз не поднимали, каждый в своей скорлупе, каждый со своим грузом на душе. И никто не помогал тот груз облегчить.
И даже на заветной делянке, где так любила бывать юная целительница, не рос цветок какой пустой. А ежели и пробивался, так его сразу выдёргивали за бесполезностью. Ни разу за минувший год не взяла Айлиша в руки веретено или прялку, не склонилась над ткацким станом, не вязала, не вышивала, не плела кос, не вздевала на шею бус, не гуляла в лесу. Весна поменялась с летом, лето – с осенью, осень – с зимой, зима снова с весной. Теперь вот заканчивалось второе лето девушки из рода Меденичей в Цитадели. Но она только и заметила, что целый год её жизни прошёл стороной.
Ни денёчка не было, чтобы она не училась, усердно склоняясь над свитком или перебирая травы, твердя заговоры или собирая настойки. И друзья её так же всяк своё послушание несли. Прежде пышущая женской статью Лесана сделалась похожей на тощего парня: вытянулась в росте, а жилы на некогда мягком теле теперь переплетались, как ремни. Даже постоянно краснеющий Тамир рдел теперь всё реже, стал не так многословен и любопытен, а иной раз нет-нет да отпускал крепкое словцо из тех, от которых прежде едва без памяти не падал.